Флибустьер   ::   Миллер Линда Лаел

Он дернул плечом раз, другой, как будто на его спине вновь ожили старые шрамы — следы ненависти соперника. Ему было пятнадцать лет, когда Шеффилд приказал выставить его у позорного столба и высек до потери сознания.

— Иногда я думаю, — произнес Алекс, и Дункан, вздрогнув, очнулся от горьких воспоминаний, — с кем ты воюешь с Матерью — Англией или с ревнивым мужем прелестной Франчески?

В подобной способности Алекса проникать в чужие мысли не было ничего нового, так же как и в реакции Дункана.

— Я буду чрезвычайно признателен, — ответил он резко, — если ты оставишь при себе свои дурацкие и сентиментальные попытки мистического предвидения.

Алекс выкатил глаза. — Ну так вот! — произнес он в следующее мгновение, симулируя экстаз откровения. — Мы захватим майора Шеффилда, свяжем его, как рождественского гуся, чтобы он не мог заткнуть уши, и заставим его выслушать твой словарный запас в полном объеме! Через полчаса он будет умолять о пощаде.

Несмотря на охватившие его воспоминания, Дункан хлопнул друга по плечу и засмеялся.

— Например, я могу прочесть ему всю «Божественную комедию» Данте, — сказал он.

— По-итальянски, естественно, — кивнул Алекс. — Со всеми примечаниями.

Дункан убрал руку с плеча друга. Выражение его лица было не менее торжественным, чем его голос.

— Если ты хочешь перековать свой меч на орало и до конца своих дней возделывать землю, — заявил он, — я пойму тебя, и ты нисколько не упадешь в моих глазах.

— Знаю, — откликнулся Алекс. — Я устал всей душой от этой проклятой войны и мечтаю осесть где-нибудь, жениться и завести полный дом детей. Но, если я не буду сражаться, сыновья и дочери, которых я надеюсь родить, будут такими же бессловесными перед лицом Парламента, как мы. — Он замолчал и запустил пальцы в волосы, которые, как всегда, были безнадежно растрепаны. — Нет, друг мой, как сказал бы мистер Франклин, если мы не будем вместе держаться, нас вместе повесят. Я буду сражаться до конца — своего собственного или конца войны, на что будет Божья воля.

Дункан улыбнулся, и в этот момент раздался далекий приглушенный звон обеденного колокола.

— Ты прав, и мистер Франклин тоже. Но я должен сделать поправку к одному из твоих замечаний. Нас, бунтовщиков, вряд ли можно обвинить в том, что мы «бессловесны перед лицом Парламента». Я думаю, что наши пули и ядра достаточно красноречиво говорят за нас.

Алекс кивнул и улыбнулся. Обеденный колокол зазвонил снова, на этот раз настойчиво.

Не говоря ни слова, двое мужчин направились в другой конец огромного дома, торопясь наполнить свои пустые желудки. Они сели за длинный стол в обеденном зале с десятью выходящими на море стрельчатыми окнами, глядя, как по пляшущим волнам разливается ослепительный солнечный свет. Мгновение потрясающей красоты коснулось души Дункана предчувствием, то ли предостерегая, то ли обещая что-то, а может быть, и то и другое одновременно.

«Скоро случится что-то важное, — подумал он со смирением, — к добру или ко злу».

1995 год

— Добро пожаловать на Райский остров! — прогудел, выбравшись из микроавтобуса, пухлый, коротко остриженный мужчина средних лет с улыбкой Джека Николсона. Он приветствовал рукопожатием каждого члена маленькой компании потенциальных покупателей, что стояли на бетоне, сквозь который пробивалась трава, оцепеневшие от усталости. — Не делайте никаких поспешных суждений, — предупредил он, прежде чем кто-либо успел выразить неудовольствие. — Все-таки уже поздно, и вы долго были в пути. Завтра, при ярком свете солнца, вы получше осмотритесь и, поверьте мне, будете потрясены.

Фиби не хотелось думать о завтрашнем дне и вообще ничего не хотелось, только поскорее принять душ и свалиться на кровать.