Плюшевый мишка   ::   Сименон Жорж

У нее уже было двое детей, оба родились здесь, в клинике «Липы», и она освоилась тут так же, как на улице Анри-Мартэн, в его консультационном кабинете.

— Вы вполне успеете позавтракать в семейном кругу, профессор. Судя по всему, у меня еще есть часа три-четыре.

Она смеялась, будто кого-то облапошила. Она всегда смеялась. Звали ее мадам Рош. Муж ее, двадцатью годами старше, возглавлял мебельную фабрику, рекламные щиты которой можно видеть в переходах метро. Жизнерадостная толстушка, она не старалась похудеть и радовалась, когда беременела, тому, что становилась еще толще, гордо прогуливая свой живот до последнего дня по всем магазинам, ресторанам и театрам.

Каждую неделю на улице Анри-Мартэн она смеялась, розовая и голая, забираясь на весы:

— Вот увидите, я прибавила еще два килограмма!

Держалась она с невинным бесстыдством:

— Думаю, вы хотите осмотреть меня?

Она легла на кровать и приняла позу, как на гинекологическом кресле:

— Спорю на что угодно, что этот будет самым большим и, конечно, это мальчик…

Стоило ребенку шевельнуться в ее утробе, как она уже пыталась угадать по толчкам его пол, и еще ни разу не ошиблась.

— Надеюсь, он пойдет головкой?

Ее последний ребенок, девочка, шла вперед тазом, и хотя плод выходил с трудом, мадам Рош отказалась от анестезии.

— Я велела мужу позвонить около двух. Не стоит ему приходить раньше, чем меня переведут в родильную палату. Меня раздражает, когда я чувствую, что он ходит взад и вперед там, внизу.

Никогда Шабо не видел ее обеспокоенной или в дурном настроении. Она знала всех сестер, всех санитарок по именам и заказывала для них коробки шоколадных конфет. И как только ребенок рождался, ее муж приносил шампанское и она всем предлагала выпить.

Ее комната уже с утра была полна цветов, и для каждого букета она сама выбирала подходящую вазу. На ночном столике — блокнот и карандаш.

— Вспоминаете, профессор?

В прошлый раз она сама отмечала частоту схваток — сначала каждые двадцать минут, затем — каждые десять, наконец — каждые три минуты.

— Когда дойдет до трех минут, я вам позвоню. Договорились?

— Позвоните мне, когда дойдет до десяти, так будет лучше.

Он бросил беглый взгляд в окно, но из этой палаты был виден лишь крохотный кусочек тротуара.

Следующий визит был в детскую, где пятеро новорожденных лежали в ряд на затянутых полотном кроватках, пока медсестра кормила одного из них.

Он осмотрел младенца египтянки; казалось, у него совсем нет лба — так низко росли черные длинные волосы.

— Позвоните мадмуазель Роман и скажите, что те господа могут повидать ребенка — разумеется не здесь, а где-нибудь в коридоре, что ли. И проследите, чтобы никто к нему не прикасался…

Обычная рутина. Он шел от палаты к палате, с виду спокойный, бросал взгляд на температурный листок, на протягиваемый ему анамнез, на несколько минут присаживался у кровати, несколько минут успокаивающей болтовни…

Ну кто бы мог заподозрить его в том, что он больше занят тротуаром под окнами, чем пациентками?

Дважды тот человек приходил во вторник с утра, а последний раз — в субботу; вероятно, в эти дни он был свободен от работы.

Если он опять сделал то же самое, значит, Вивиана вытащила записку из-под «дворника», а Шабо ничего не сказала. Возможно, и так. Она бы умолчала и о полицейском инспекторе, если б он сам не заметил его, проходя мимо застекленного кабинета мадмуазель Роман.

Какую цель преследовала его секретарша, поступая таким образом, — оградить его от лишнего беспокойства? На нем была клиника и персонал, консультаций на улице Анри-Мартэн и служба в Институте материнства в Пор-Рояле. Он нес ответственность за своих ассистентов и учеников-практикантов. Сотни женщин верили в него.

И тем не менее он был уверен, что в глазах Вивианы Доломье, получившей все свои знания из его рук, он существо слабое, нуждающееся в опеке.