Игра или страсть?   ::   Торнтон Элизабет

– Я всего лишь ушибла пальцы. Совсем не больно, – беспечно отозвалась Марион. Феба боялась травм и несчастных случаев. Три года назад, когда ей было семь, она упала с лошади и сломала ногу. Кость срослась неправильно. В результате Феба осталась хромой. Марион старалась не суетиться вокруг сестры, потому что Феба терпеть не могла, когда с ней обращались как с инвалидом. Но порой, исподтишка наблюдая за сестренкой, Марион тревожилась из-за ее бледности и худобы.

Было поздно. Следовало бы мягко побранить девочку и отправить ее назад в спальню, но Марион забралась в постель и похлопала по матрацу, приглашая Фебу полежать с ней.

– Какая ты холодная, – сказала она, когда младшая сестра юркнула к ней под одеяло.

Марион с нежностью посмотрела на лицо, так похожее на ее собственное: серые глаза, упрямый подбородок, очень бледная кожа и льняные волосы. Они обе были в мать, а черноволосая и темноглазая Эмили пошла в отца. В десять лет нос и щеки Марион были усеяны веснушками. Феба же проводила слишком много времени в помещении, уткнувшись носом в книгу.

Марион надеялась, что это изменится, когда они станут жить в Лонгбери. Она устояла перед соблазном поцеловать и обнять сестру, чтобы хоть немного согреть ее холодные руки и ноги.

– Я знаю, почему ты замерзла, – сказала Марион. – Ты пришла не из постели. Ты опять подслушивала разговоры.

Одним из любимых занятий Фебы было прятаться за перилами галереи и наблюдать за приходом и уходом гостей Фанни.

– Я хотела узнать, что с тобой случилось, – запротестовала Феба, – а когда услышала, что мистер Гамильтон упомянул твое имя, остановилась послушать.

Марион открыла было рот, чтобы пожурить сестру, но потом передумала.

– Мистер Гамильтон упоминал мое имя? – невинно спросила она.

Феба кивнула.

– Он сказал, что ты, должно быть, сломала палец.

– Вот как? – Это объясняло, почему боль не проходит.

– Да, но доктор сказал, что они ничего не могут с этим сделать и что все постепенно заживет само собой.

– Ничего не могут сделать?! – пришла в негодование Марион. – Могли бы дать мне один из порошков миссис Дайс!

– Мне кажется, ты сказала, что совсем не больно? Марион сложила руки на груди. Феба мастерица ловить взрослых на невинной лжи.

– Было больно, – призналась она, – когда я приехала домой. Сейчас уже не так болит.

Феба посмотрела на Марион и тоже сложила руки на груди. Марион подавила улыбку. Желание ее младшей сестры во всем подражать ей было временной прихотью, во всяком случае, она надеялась, что это так. Идолы всегда оборачиваются разочарованием.

– Больше ничего… – она прочистила горло, – больше ничего обо мне не говорили?

– Напрямую нет, но я слышала, как кузина Фанни сказала, что было бы хорошо, если б мистер Гамильтон нашел себе жену.

Марион была потрясена.

– Фанни сказала это мистеру Гамильтону?

– Нет, конечно же. Кузену Реджи после того, как он сказал, что не удивится, если мистер Гамильтон в скором времени станет премьер-министром. Она имела в виду тебя, Марион?

Марион коротко рассмеялась:

– Едва ли. Кто внушил тебе эту мысль?

– А разве он тебе не нравится, Марион? Я знаю, ты ему нравишься. И разве было бы не здорово выйти замуж за премьер-министра? Я бы записала это в нашу семейную историю!

Вот что получается, подумала Марион, когда нарушаешь одно из своих основных правил. Каждый имеет право на собственную тайну. Она не лучше Фебы, но сестренку по крайней мере извиняет то, что она еще ребенок.

– Как продвигается семейная история?

Составление летописи семьи было последним увлечением Фебы. Ее мысли всегда занимало что-нибудь новое. Но Феба быстро уставала. Она была начитанной не по годам, шила, вязала, играла на пианино, делала наброски и вела дневник.