Инженю, или В тихом омуте   ::   Ланская Ольга

Как-то так случайно получилось — смотрела на машину, а точнее, на того, кто сидел в ней, и потупила на мгновение глаза, чтобы он не подумал, что она на него смотрит, и тут-то все и произошло.

Ей понравилась эта мысль — позвонить потом, все объяснить, сказать, что убежала, потому что очень испугалась. А потом приехать куда скажут и рассказать им, что именно она видела. Так было умнее и лучше — она не слишком уверенно чувствовала себя сейчас, она все-таки была шокирована, она никогда не видела такого раньше. Одно дело слышать или читать, что кого-то убили, ну даже видеть по телевизору в какой-нибудь криминальной хронике — которые она, кстати, не переваривала, — а другое дело стать свидетелем. И ей совсем не хотелось, чтобы кто-то подумал, что, возможно, она…

Она стояла на середине арки, убеждая себя, что надо уйти, и одновременно внушая себе, что надо остаться. Потому что она все равно расскажет милиции все, что может рассказать. И автоматически запустила руку в сумочку, ища сигареты, натыкаясь на помаду, пудреницу, карандаш и, наконец, на что-то странное и непривычное — но не находя плоской картонной коробочки с приятной на ощупь поверхностью.

Инстинкт самосохранения побеждал, и она не оглядываясь пошла вперед, удаляясь от переулка, все еще копаясь в сумочке. Видя перед собой проходной двор, за которым лежал еще один переулок. Зная, что за ним будет другой переулок, а там уже Садовое кольцо. И чуть не упала, когда на выходе из арки в нее врезался какой-то мальчишка, совсем ребенок. Так стремительно вылетевший откуда-то сбоку, что она его не заметила даже и в момент толчка от неожиданности выпустила из рук сумочку, слыша, как она падает на землю, как реагирует на падение то, что находится в ней.

— Ой, извините, тетя! — Мальчишка замялся, он, видно, слишком воспитанный был, чтобы не глядя на нее бежать дальше. — Я вас не видел, я туда бежал. Там — вы видели, что там?

— Павлик, Павлик! — Выскочившая из подъезда метрах в десяти женщина кричала громко, но крик был мягким и интеллигентным, несмотря на нотки испуга. — Вернись немедленно, Павлик, туда нельзя!

Мальчишка оглянулся неуверенно, снова повернулся к ней, демонстрируя смятение на лице. Видно было, что он разрывается между желанием продолжить бег и оказаться там, откуда донесся взрыв, и нежеланием огорчать мать, или тетю, или бабушку — кто знает, кем она ему приходилась, та, что сейчас бежала к ним неуклюже.

— Ой, не знаю, как вас благодарить! — Запыхавшаяся женщина обращалась к ней, словно ей было за что ее благодарить, словно она могла испытывать к ней благодарность. Это ее удивило — женщины, особенно такие женщины, рано постаревшие, расползшиеся, превратившиеся в клуш, ее никогда не любили. И хотя косились на нее на улице, но обычно с осуждением, вызванным собственной фригидностью и завистью. — Спасибо! Вы не представляете, как я испугалась! Мы с ним взрыв услышали, я к окну кинулась, а он вроде только что рядом был — и вдруг дверь хлопает. Вы же знаете, какие мальчишки любопытные — а тут еще лето, каникулы! Спасибо! Ой, а вы сами — с вами все в порядке? Ведь там…

Она улыбнулась, кивая, решив, что не стоит говорить этой женщине, что она сама ей благодарна. Потому что вырвавшийся из дому мальчишка остановил ее, совершенно случайно остановил, напомнив, что ей нельзя уходить. И она нагнулась, поднимая отлетевшую в сторону черную кожаную сумочку — тоже «Рокко Барокко», как и шорты и топик, все в одном стиле, это важно. Отряхивая ее, выискивая глазами то, что из нее вылетело. Не успев нагнуться, потому что ее опередил вежливый мальчик — подобравший диоровский карандаш и наполненную голубыми духами от Мюглера стеклянную звездочку.