Ярлыки   ::   Карлтон Гарольд

Как они удивятся, когда она вбежит в их комнату и скажет, что все видела! Вдруг они замолчали, и она заглянула в дверной проем.

Папа целовал маму! Она хотела закричать и вбежать в комнату, но что-то заставило ее остановиться на месте и молчать. На папе были только пижамные брюки, и когда он встал на кровати на колени, впереди у него под брюками выпирало что-то твердое. Он засунул руку в брюки и достал… эту штуку. Она знала, что у маленьких мальчиков она тоже есть, но ее нельзя никому показывать. Нужна она для того, чтобы ходить в туалет, так сказала ей учительница. Почему мама не рассердилась на папу? Улыбка Майи сменилась озадаченной, немного мрачной усмешкой. Но мама, вместо того, чтобы разозлиться, взялась руками за эту штуковину! Голова у папы откинулась назад, он закрыл глаза и сказал «А-а-а-а-х-х-х!» Он так говорил, когда мама чесала ему спину. Странно, он казалось, что ему нравится…

Мама скинула ночную рубашку и легла рядом с папой. На ее плоских грудях были коричневые круги; Майя видела, как папа целовал и лизал их, и от этого мама хихикала и стонала. Майя смутилась, она не понимала этой игры. Папа перекатился на спину и стянул свою пижаму. Потом снова перевернулся прямо на маму. Он больше не целовал ее, он лег прямо на нее. Какой он, должно быть, тяжелый! Как, наверное, давит на нее эта штука между его ногами!

Руки папы скользнули вниз, и он раздвинул мамины ноги. Потому, как поднялись и опустились его ягодицы, Майя поняла, что он всунул эту свою штуку прямо в маму! А мама и не возражала, она позволяла ему это делать! Ее родители двигались все быстрее, мама все теснее прижималась к папе, сильнее стискивала его плечи, а ее длинные ногти прямо впивались в его тело. Папа начал стонать, а мама жадно хватала воздух, как будто ее мучила жажда. Теперь папа уже дышал сипло. Звуки были просто ужасающими. Не сошли ли они оба с ума? Майе хотелось убежать, он она словно приросла к полу.

Ее родители долго совершали эти телодвижения, а она стояла и смотрела, испуганная и словно загипнотизированная. Вдруг мама закричала «Вынимай! Вынимай!», и папа быстро встал на колени, удерживая руками свою штуковину, веки его были крепко сжаты, а лицо перекошено. Что-то вырвалось из него, он громко вскрикнул и упал на маму, шумно дыша.

Теперь Майе захотелось остаться одной и подумать над тем, что она увидела. Когда она уходила на цыпочках, то услышала, что папа спросил: «Хорошо?», а мама с досадой ответила: «Как всегда, ты слишком спешил». Слишком спешил? Это была самая длинная игра, в которую играли взрослые.

Так вот почему мама хихикала утром по воскресеньям, подумала Майя. Это было отвратительно и ужасно. Почему-то она знала, что ни у кого нельзя об этом расспросить. Почувствовав тошноту, она побежала в ванную, и ее вырвало. Потом она тщательно ополоснула раковину, почистила зубы, нашла свою любимую книгу и забралась в кровать. Лежа в постели, она себе торжественно пообещала: никогда она не позволит мужчине так с ней обращаться. Никогда!



ПРОЛОГ ВТОРОЙ

Маккензи. Бронкс, 1957 год

— Ты не моя мама! — кричала маленькая девочка своей ошеломленной матери. Было половина пятого. Эстер Голдштайн вместе с остальными родителями ждала у школьных ворот. А ее одиннадцатилетняя Марша отказывалась от нее.

— Не будь такой глупенькой, голубушка… — На добродушном лице Эстер появилось озадаченное выражение. — Я — твоя мама, и это совершенно точно.

— Нет! Не ты! — кричала Марша, а по ее щекам катились горячие слезы.

Остальные матери с сочувствием смотрели на Эстер и качали головами. Каждый день у ребенка случался очередной истерический припадок: девочка была ненормальной. На прошлой неделе она отказалась откликаться на свое имя, она настаивала на том, чтобы ее называли Маккензи.