Эмили   ::   Купер Джилли

А бедный Вальтер, каково ему было, по-твоему, лишиться семьи?

— Я думала, ты не любишь меня, — сказала я, обессиленно падая на постель.

— Господи, сколько раз я пытался дать тебе понять. Разве я мало потратил сил, отпугивая от тебя этого самодовольного сукина сына, Финна Маклина? Я чуть в него пулю не всадил, когда застал его с тобой в больничном коридоре. А последние несколько дней я с ума сходил от ревности, когда он являлся к нам во все часы дня и ночи и вел себя так, словно ты его собственность. Я старался проявлять сдержанность, когда ты вернулась из больницы. Мне не хотелось торопить события, но каждый раз, когда я пытался объясниться с тобой, ты шарахалась от меня, как испуганная лошадь.

— Я думала, ты хотел сказать мне, что не можешь жить без Марины, что ты остался со мной только из-за чувства вины.

— Да нет, с этим все было кончено в тот вечер, когда ты застала нас в постели и вышвырнула меня из дома. Мы поехали в Эдинбург, но жизнь с ней оказалась сущим адом. Она мне так действовала на нервы своей болтовней, что мне хотелось ей шею свернуть. Я мог только думать о тебе и как я гнусно с тобой поступил. Но тут появился мой блудный папаша, и я обнаружил, что между мной и Мариной нет никакого родства. Я мог бы жениться на ней, особенно теперь, когда бедняга Хэмиш отдал концы. Но я понял, что мне не нужно никакой другой жены, кроме тебя.

Краска радости залила мне щеки.

— Но в тот день, когда вы все пошли стрелять голубей, Марина сказала мне, что ты собирался просить у меня развод.

— Марина никогда не отличалась правдивостью. Она знала, что я собирался объясниться с тобой. Мы тогда полночи с ней проговорили. Она сказала, что ты без ума от Финна и я должен дать тебе свободу.

Он сел на кровать и обнял меня.

— Ты уже больше им не увлекаешься? Он такой надутый, спесивый, самодовольный зануда. Когда ты сбежала, я боялся, что ты ушла к нему. Я позаимствовал у Бастера самолет и посадил его в парке в Глазго — по этому поводу вышел небольшой скандал. Я пришел к нему в гостиницу и вытащил его из постели. Он здорово разозлился.

— Еще бы, — сказала я. — Неужели ты так и сделал?

— В самом деле. Сколько я должен убеждать тебя, что я тебя люблю? Не думаю, чтобы такое случалось раньше на Иразе. Кто когда-нибудь влюблялся до потери сознания в собственную жену?

Я еще больше покраснела и потупилась.

— Ради Бога, Эмили любимая, посмотри на меня.

Взяв его руку, я прижала ее к своей щеке.

— Я была так несчастна. А потом я увидела в галерее свой портрет. Мне сказали, что ты отказался его продать.

— Я нигде не мог тебя найти. Я звонил твоей матери и Нине каждые пять минут, надеясь узнать о тебе.

— Боже мой, а я им специально не стала звонить, потому что была уверена, что ты тоже не станешь у них объявляться.

Я взглянула на него. Он улыбнулся, и впервые в его улыбке я не увидела насмешки. И я заметила, каким бледным и усталым он выглядел, с отяжелевшими, словно после многих бессонных ночей, веками.

— Ты скучал по мне, — сказала я изумленно. — Я верю, что ты и правда меня любишь.

— А теперь я тебе это докажу, — сказал он торжествующим тоном, расстегивая «молнию» у меня на платье.

Я внезапно оробела.

— Я так давно этим не занималась, что, наверно, потеряла сноровку.

— Не волнуйся, как с плаванием и ездой на велосипеде, раз постигнув это искусство, уже никогда его не утрачиваешь. Убирайся, Вальтер, — сказал он, спихивая на пол упирающегося Вальтера Скотта, — тебя сюда не приглашали.

Когда его губы коснулись моих, мы оба задрожали. Какая-то сумасшедшая радость овладела мной. Я чувствовала биение его сердца рядом с моим, его поцелуи становились все более страстными и настойчивыми, и шум машин с улицы доносился все слабее, заглушаемый ударяющей мне в виски кровью.

Когда мы кончили, за окном стемнело.

— Это было чудесно, — вздохнула я. — Мы должны делать это чаще.