Эмма и граф   ::   Маршалл Паола

Однако он будто не замечал ее неловкости, тактично расспрашивал, где она успела побывать, что увидеть, и Эмилия потихоньку успокаивалась, хотя заикание не проходило.

Доминика это как будто не тревожило. Склонив к Эмилии красивую голову, он серьезно выслушал ее заикающиеся ответы, затем пригласил на кадриль. Он танцевал как ангел, едва касаясь ногами пола, а Эмилия, спотыкаясь и ошибаясь в танцевальных па, все сильнее чувствовала свою неуклюжесть.

Каково же было ее удивление, когда после кадрили он повернулся к ней и, подводя к мисс Дакр, сказал все с той же очаровательной серьезностью — видимо, его отличительной чертой:

— Надеюсь, вы окажете мне честь и позволите пригласить вас на менуэт, мисс Линкольн.

Мисс Дакр дрожала от возбуждения.

— Как тебе повезло, Эмилия! Его считают самым красивым юношей в высшем свете, и, хотя он беден как церковная мышь, между ним и титулом графа Чард всего одна жизнь. Он хотел записаться в армию, но его вдовая мать — она умерла всего около года назад — категорически запретила это. Кроме него, у нее никого не осталось, и он не должен бросать ее, сказала она, а во время своей последней болезни взяла с него клятву никогда не вступать в армию. Хотя теперь это вряд ли возможно. Он просто не может себе это позволить.

Эмме пришла в голову единственная здравая мысль за все время знакомства с Домиником Хастингсом: судя по его одежде, лошадям и парному двухколесному экипажу, вряд ли он так уж беден. Но эта крохотная капля цинизма растворилась в его внимании, не угасшем даже после катастрофы, случившейся во время менуэта. Она от волнения подвернула ногу, и ему пришлось вывести ее из круга танцующих.

Однако и это происшествие обернулось ей на пользу, так как Доминик отказывался танцевать с другими до конца вечера, предпочитая, как он сказал, «сидеть рядом с вами и развлекать вас».

Что он и делал, рассказывая забавные истории о присутствующих, и познакомил ее с Джорджем Браммелом, когда сей джентльмен появился и по-дружески поздоровался с ним. Мистер Браммел также не был в Лондоне в начале сезона.

— А кто эта очаровательная леди, отвлекшая вас от танцев, Хастингс? — спросил мистер Браммел, кланяясь Эмилии. — Пожалуйста, представьте меня.

Очаровательная! В восторженном тумане ее заикание становилось все сильнее и сильнее, а пухлые щеки — все румянее и румянее. Но джентльмены как будто ничего не замечали, а вскоре Доминик — он запретил ей называть его мистером Хастингсом — отправился за лимонадом и бисквитами. «Чтобы вылечить вашу лодыжку», как он сказал, изливая на нее свое обаяние.

Когда Доминик ушел, мистер Браммел задумчиво посмотрел на раскрасневшуюся Эмилию.

— Как я понимаю, это ваш первый сезон, мисс Линкольн? Вы давно знаете Хастингса?

— Да; и нет… хотя этот сезон длится как будто вечность, как многое, что переживаешь впервые, — ответила Эмилия, мозги которой вновь заработали, как только удалилась причина ее волнения — Доминик.

Оставшись наедине с мистером Брамме-лом, казавшимся приятным, кротким джентльменом, несмотря на его репутацию щеголя, отпугивающую дураков, Эмилия даже перестала заикаться. И мистер Браммел мысленно отметил этот факт.

— Ах, а я решил, что вы старые друзья.

— Мистер Хастингс уже кажется старым другом, хотя леди Мельбурн представила его мне только сегодня вечером. Он очень добр ко мне, не танцует, хотя пришел танцевать, и развлекает меня, поскольку я имела несчастье подвернуть ногу во время менуэта.

Если мистер Браммел и подумал, что доброта юного Доминика Хастингса не такая уж большая заслуга, учитывая его бедность и поставленное на карту огромное богатство наследницы Линкольна, он промолчал.

Они немного поболтали, и проницательный мистер Браммел скоро сказал себе, что за непривлекательной внешностью мисс Линкольн скрывается недюжинный ум.