Кольцо   ::   Стил Даниэла

— Не смей говорить, что ты ничего собой не представляешь. Для меня ты все. Последние месяцы я живу только одним — хочу узнать тебя как можно лучше, хочу быть с тобой, хочу отдать тебе все, чем обладаю, хочу разделить твою жизнь.

Единственное, на что я не согласен, — это причинить тебе зло. Я боюсь, что, затянув тебя в свой мир, загублю твою жизнь. У меня нет на это права. Я не должен заманивать тебя туда, где ты не можешь быть счастлива.

— Не могу быть счастлива? Здесь? — недоверчиво переспросила она. — Неужели ты правда думаешь, что с тобой я могу быть несчастлива — хотя бы на миг?

— В том-то и дело, Кассандра. Сколько времени может продолжаться наше счастье — час, два, день?

Его лицо омрачилось.

— Этого более чем достаточно. Даже один миг такого блаженства стоит больше, чем вся моя жизнь. — Ее губы чуть дрогнули, она опустила голову. — Я люблю тебя, Дольф… Люблю…

Его поцелуй не дал ей договорить, и они медленно стали спускаться вниз по лестнице. Там, в спальне, Дольф повел Кассандру к постели и бережно снял с нее всю одежду — сначала серое платье тончайшего шелка, затем бледно-бежевую комбинацию, кружевное нижнее белье, — и его пальцы коснулись бархата ее обнаженной кожи. Они провели в кровати долгие часы, невозможно было разобрать, где проходит граница между их телами и их сердцами.

С тех пор прошло ровно четыре месяца. Любовь преобразила обоих. Глаза Кассандры наполнились жизнью и огнем. Она стала веселой и шаловливой; больше всего она любила, сидя по-турецки на гигантской постели, рассказывать ему потешные истории из своей повседневной жизни.

Изменился и Дольф Штерн. Его перо обрело новый стиль, новую глубину. В душе писателя забил неиссякаемый источник творческой фантазии. И ему, и ей казалось, что в мире еще не бывало столь поразительной близости одного человеческого существа другому. Каждый из них привнес в любовь свое: он — честолюбивое стремление к успеху и волю к победе, она — свободолюбие и ненависть к золоченым путам.

Они и теперь иногда гуляли в парке, но гораздо реже.

Дольф заметил, что вне пределов его дома Кассандра грустнела, утрачивала веселость. Слишком много вокруг было детей, нянек, влюбленных парочек, а Кассандра предпочла бы оставаться с ним наедине, вдали от всех. Она не хотела, чтобы окружающее напоминало ей о существовании внешнего мира, в котором у нее и Дольфа не было ничего общего.

— Хочешь вернуться?

Он давно наблюдал за ней. Кассандра грациозно раскинулась на траве; солнце вспыхивало искорками в ее золотых волосах, заставляло переливаться то розовым, то лиловым воздушную ткань платья. Шелковая шляпка того же оттенка лежала на траве, а чулки и туфли Кассандры были цвета слоновой кости. Переплетенная нитка крупных жемчужин, лайковые перчатки и лиловый ридикюль с застежкой слоновой кости дополняли ее туалет.

— Да, я хочу вернуться. — Она быстро поднялась, просияв лучезарной улыбкой. — Почему у тебя такой сосредоточенный вид?

Дольф и в самом деле смотрел на нее как-то по-особенному пристально.

— Я наблюдал за тобой.

— Почему?

— Потому что ты неописуемо прекрасна. Если бы мне пришлось давать в романе твой портрет, у меня не нашлось бы подходящих слов.

— Ну тогда изобрази меня в виде глупой и уродливой толстухи.

Они оба расхохотались.

— Тебе бы это понравилось?

— Вне всякого сомнения, — шутливо подтвердила она.

— Что ж, по крайней мере никто не догадается, о ком идет речь.

— Ты и в самом деле собираешься вставить меня в роман?

Штерн надолго задумался. Они молча шли по аллее, направляясь к дому, который так любили.

— Когда-нибудь непременно. Но не сейчас.

— Почему?

— Потому что я слишком поглощен своими чувствами.

Ничего путного у меня сейчас не получится.