Под созвездием северных Крестов   ::   Бушков Александр Александрович

— А я-то тут причем? — возмутился «адидас». — Я никуда уже не тороплюсь! И остальные, кажется, тоже... Так, братва?

И снова общий одобрительный ржач в ответ.

Ан нет, еще один, если не считать Карташа, не смеется. Нестарый еще блондинчик, сороковник, не больше, с правильными чертами бледной рожи, обрамленной прической «короткое карэ», сидит возле самой решетки и из-под полуприкрытых век нет-нет да и зыр-кнет в сторону Алексея, вроде бы просто так, без всякого выражения серых зенок. Типа, любопытно ему, кого ж это на отдельное место определили. В дорогом кашемировом пальто цвета «кофе с молоком», представительный и солидный, но в глазах есть что-то такое... глубинно-яростное. Что-то волчье. Что-то от хищника, который лучше сдохнет от голода, мороза или охотничьей пули в тайге, чем станет жить в зоопарке, как бы там хорошо не кормили и каких бы фигуристых волчиц не приводили на случку... И вроде бы рожа сия Алексею смутно знакома, вроде бы видел ее где-то, и в мозгу, по какой-то неведомой ассоциации, вставал образ эдакого благообразного попика в католическом одеянии, но... но напрягать мозг сейчас не хотелось и не моглось. Мало ли урок он встречал на своем трудовом пути... Однако будет забавно, если этот бледнолицый когда-то давным-давно заточил на вертухая Карташа зуб и теперь попытается оный зуб в него вонзить. Хотя не похоже. Не было во взгляде волчары ни затаенной злобы, ни тоски от того, что посадили в клетку.

Конвоир не вмешивался, на происходящее взирал из-под прикрытых век, философски-отрешенно, как на виденное уже стократно.

И Алексей устало закрыл глаза.

Курить, блин, хотелось зверски. Он прекрасно понимал, что это нервное — за последние четверо суток Карташ изничтожил почти блок сигарет (благо были бабки на кармане и менты их, вот чудо, не помылили), но от осознания этого легче не делалось, и желание наполнить легкие сладким, теплым, успокаивающим дымом не уменьшалось ни на йоту. Напротив: усиливалось, становилось почти невыносимым.

Короче, Карташ сидел, закрывши глаза, хотел курить и изо всех сил старался выключиться из происходящего вокруг — из негромких, нервозных реплик товарищей по несчастью, из простуженного рокота мотора... вообще из окружающего мира.

Выключиться не получалось: «адидас», взбодренный удачным заделом на публику, продолжал свои потуги пошутить.

— Эй, оперок, не найдется огонек? — громко вопросил он. И, поскольку никто не ответил, добавил вполне миролюбиво: — А че молчишь, как не родной? Прикурить дай, а? Мы ж теперь, земеля, в одной команде, блин...

Карташ приоткрыл глаза.

«Адидас» смотрел прямо на него.

— Я не опер, — негромко ответил Алексей.

Общаться с «контингентом» ни малейшего желания не было, но и промолчать было нельзя — а то сочтут, что либо боится до усрачки паренек, сидящий в отдельной клетке, либо контингент молча презирает... Контингент, он, конечно, презирал, но теперь, оказавшись с контингентом по одну сторону решетки, это презрение выказывать было, по меньшей мере, глупо.

— Не опер! — искренне удивился юнец в пуховике. — А че ж, брателло, в «стакан»-то [1]  сел? OOP [2] , что ль? Дык непохож, бля буду...

— Да не дрейфь, мужик, — типа поддержал Алексея «адидас». — С кем не бывает. В крытке «бэсники» тоже живут... если люди нормальные, конечно, а не сучары.

А, ну да: теперь Алексей еще и «бэсник». Бэ-дробь-эс...

Что характерно: на зоне — по крайней мере, в том исправительно-трудовом учреждении под Пармой, где Карташ отмотал в ВВ не один сезон — обращение к незнакомому человеку «мужик» было бы воспринято как оскорбление. А здесь, похоже, это в порядке вещей...

Да-с, господа, товарищи и прочие присяжные заседатели, ко многому еще придется привыкать гражданину Алексею Карташу.