Любовные хроники: Флинт Маккензи   ::   Ли Эйна

Гарнет чувствовала, что этот человек ее может испугать, что она способна его невзлюбить, даже испытывать к нему отвращение, но тем не менее она ему безоговорочно доверяла. В нем угадывалась природная сила, в похожих на сапфиры глазах светилось прямодушие. В горделивой посадке головы и очертании волевого подбородка ощущалась недюжинная сила.

Молодая женщина вернулась к своему одеялу и прилегла неподалеку от него. Погладила медальон, который висел на цепочке у нее на шее. И хотя было слишком темно, чтобы разглядеть изображенные внутри лица, несколько минут пристально смотрела на него. Потом закрыла изящную крышечку, заправила медальон за ворот и вскоре задремала.

Гарнет проснулась перед самым рассветом и села на одеяле. Сначала она не могла понять, где находится, но, вспомнив все, что с ней произошло, поискала глазами Маккензи и, нигде не обнаружив, в страхе вскочила на ноги. И тут же у нее вырвался вздох облегчения — Флинт стоял на краю глубокого каньона.

— Похоже, надвигается гроза, — произнесла она.

— Гроза? — переспросил Маккензи, и его бровь удивленно поднялась. Он внимательно следил, как Гарнет забирается к нему по горной круче.

Она кивнула на красноватое сияние на краю горизонта:

— Моя мать, бывало, говорила: «К ночи багровеет небосвод — значит, моряку пора в поход, но если небо алеет с утра, кораблю домой спешить пора».

— Боюсь, это вовсе не солнце, — заметил Флинт.

— Не понимаю, — смутилась Гарнет.

— Солнце не восходит на западе. По крайней мере я ни разу не видел.

— Тогда что же это такое… — Внезапно ее охватило недоброе предчувствие. — Откуда это зарево?

— Примерно в той стороне должны находиться фургоны.

Гарнет с трудом проглотила застрявший в горле комок:

— Вы полагаете, что это отсветы костров?

— Нет, миссис Скотт, горят сами фургоны. Собирайтесь, пора отсюда сматываться.

Флинт уже собрался уходить, когда она схватила его за руку:

— Вы ведь не знаете наверняка. Может быть, один или два… — С мольбой в глазах она ловила его взгляд.

Он обнял ее за плечи, и в его голосе впервые послышались теплые нотки:

— Пламя слишком велико. Горят все. Перед тем как убраться прочь, они всегда поджигают фургоны.

Гарнет сразу поняла, кто такие «они».

— О Боже… Значит, все… и женщины, и дети… — Она разразилась рыданиями и уткнулась лицом в его грудь.

Флинт положил руку ей на спину и не отпускал, пока женщина не выплакалась.

— Скоро день, — наконец произнес он. — При свете они легко обнаружат наши следы.

Гарнет подняла голову и высвободилась из рук Флинта.

— Извините, мистер Маккензи, что я не сдержалась. Мы повернем обратно к фургонам?

— Зачем? Не сомневайтесь, там все уже мертвы. В этом деле команчи толк знают. Мы ничем не поможем несчастным. — Он наклонился и скатал постель.

— Но мы можем хотя бы их похоронить. Многие из этих людей мои земляки, они жили в том же городе, где выросла я. Я знала их всю свою жизнь. Они заслуживают лучшей участи.

— Коль скоро человек мертв, не важно, кто его истребляет: черви или канюки.

— Ваши слова недостойны, мистер Маккензи.

— Знаете что, милейшая леди, я пока еще жив. И таким намереваюсь остаться. — Миссис Скотт с изумлением наблюдала, как ее спутник подтянул подпруги и вскочил в седло. — Прежде вы тоже утверждали, что не желаете умирать. Так вот, если в вас есть хотя бы половина того здравого смысла, которым вы недавно хвастались, залезайте-ка поскорее на свою кобылу.

И ни разу не обернувшись, Флинт тронул коня вперед. Не переставая возмущаться его бессердечием, Гарнет тем не менее последовала его совету и двинулась вслед за ним.