Лучше не бывает   ::   Рич Лейни Дайан

Какая удача!

Я вернулась к борьбе с цыпленком, но отвлеклась на мотив, который здесь явно предпочитали всей остальной музыке (что, надо признаться, раздражало меня чем дальше, тем больше). Хуже всего, что мне никак не удавалось опознать мелодию – радио едва шептало. Что-то из классики. Пьеса для рояля с оркестром. Вот сейчас будет крещендо.

– Надеюсь, эта картошка…

– Тсс! – зашипела я, прикладывая палец к губам. Вера замерла, через плечо встревожено оглядывая коридор. Но мелодия уже затихла. Я уронила руку на одеяло. Что-то в моем лице заставило Веру пристальнее в меня всмотреться.

– Что с вами, Ванда?

– Да так, ничего особенного. – Я рассеянно следила за тем, как она устраивается со своим подносом на краю соседней постели. – Просто эта мелодия начинает сводить меня с ума.

– Какая мелодия?

– В том-то и дело, что не знаю! Может, вы мне скажете, раз ее снова и снова передают по вашей радиосети!

– У нас нет никакой радиосети, – ответила медсестра озадаченно.

Я пропустила ее ответ мимо ушей, пробуя наконец цыпленка. Он оказался не так плох, как я ожидала. Желудок истосковался по настоящей еде и ответил на первый же кусочек довольным воркованием.

Внезапно до меня дошло.

– То есть как – нет радиосети?

– А вот так! – засмеялась Вера. – Нету, и все тут. То есть поначалу, конечно, была, но ведь вы, больные, народ привередливый. Вечно кто-то жаловался, что ему не нравится репертуар. Ну и было решено отключить общую трансляцию. Кто хочет и кому можно, приносит музыку с собой.

– Но я слышу мелодию! Причем всегда одну и ту же. Она сразу стала серьезной.

– Вот что, схожу-ка я за доктором.

Я уже открыла рот для возражений, но тут музыка возобновилась, и я вскинула руку:

– Вот она! Слушайте, слушайте! Просто спятить можно, ей-богу. То звучит, то не звучит, словно кто-то крутит ручку настройки. А главное, никак не успеваешь сообразить, что это все-таки за вещь.

Приближалось крещендо. Я умолкла, напряженно прислушиваясь. Вера не сводила с меня встревоженного взгляда. Как и всегда, все затихло в самый интересный момент.

– Вот дьявольщина! Так что же это за вещь?

– Я иду за доктором, – заявила медсестра, вставая.

– Почему за доктором? Что, он лично включает музыку?

– Да ведь нет никакой музыки!

– То есть как это – нет музыки? Я же ее только что слышала… да и перед этим несчетное число раз!

– А я нет!

– Ну и что это значит?

– То, что вы слышите несуществующую музыку, вот поэтому мне придется вызвать доктора Харленда.

– Только не из дома!

– Он сегодня дежурит, прямо как по заказу. – При этом Вера шажок за шажком отступала к двери. – А вы пока доедайте.

Я отложила вилку, внезапно пресыщенная непривычно обильной едой. Кивнула. Вера вышла, а я повернулась к окну, за которым уже стемнело. Желтые пятна фонарей расплылись, когда глаза заволокло слезами. Мне было что оплакивать: в свой собственный день рождения одна, как перст, если не считать поехавшей крыши. Можно себе представить, какое светит тридцатитрехлетие!

Через неделю меня выписали. Доктора сходились во мнении, что мне все же невероятно повезло: никаких серьезных повреждений, кома была недолгой, а уж очнувшись, я прямо-таки стремительно пошла на поправку. Голова моя уже почти не кружилась, разве что от резких движений. Меня уверяли, что окончательное выздоровление – вопрос самого ближайшего времени и что лучшее лекарство – родные стены.

– А как быть с музыкой? – прямо спросила я доктора Харленда, бесцеремонно перебив очередные разглагольствования насчет моего везения.

Мы сидели на моей заправленной койке в ожидании медсестры с инвалидным креслом, в котором только и может покинуть больницу бывший пациент, даже если он уже в состоянии побить все олимпийские рекорды. Правила, как вы сами понимаете, дело святое.