Подозреваются все   ::   Хмелевская Иоанна

Он должен получить душу от тебя, потому что своей у него нет!

— Что?!

— Я, кажется, понятно говорю? У него нет души, получит ее от тебя...

— Не получит! — упрямо заявила я.

— Скажу тебе еще кое-что, — продолжал он таинственно. — В сущности, ты мне нравишься, я дам тебе хороший совет. Ты можешь отдать ему только половину души, но должна будешь пробудить в нем человеческие чувства. Ты должна его хоть раз заставить поволноваться.

— То есть как? — удивленно спросила я. — И это все?

— А тебе этого мало? Попробуй, убедишься. Сразу тебе скажу, что тебе удастся довести его до бешенства, может, он тебя даже задушит!.. Но заставить волноваться — исключено! Такого еще не случалось.

— Ерунду ты говоришь, нет на свете такого человека, который бы никогда в жизни не был взволнован.

— А кто тебе сказал, что он человек? Он наш представитель. Твоя душа имеет для нас большую цену, потому что ты, действительно, исключение из рода людского. У тебя такие глупые мысли, каких нет ни у кого другого. Он останется при тебе до конца жизни, чтобы ты могла откупиться...

— Убирайся, пропади пропадом, проклятое чудище! Пошел вон! Чтоб мои глаза тебя не видали!!!

— Хорошо, хорошо, в этом не будет необходимости...

Все еще смеясь, он встал с кресла, отвесил мне церемонный поклон и так, склонившись, стал бледнеть, бледнеть, пока наконец совсем не исчез из виду.

* * *



На следующий день я получила от капитана копию своего утерянного письма. Прочитав его, я поняла удививший меня вопрос следственных властей о нашем «Мистере Универсум», потому что там, кроме иных, находилась полная горечи фраза: «А если хочешь узнать все подробней, то спроси об этом у того, кому вы присудили первый приз на вашем очаровательном конкурсе красоты...» Мы сидели втроем и пили кофе: Алиция, Марек и я, подводя черту случившемуся. Алиция была вполне удовлетворена.

— А я уже беспокоилась, — сказала она, закуривая сигарету. — Ничто на него не указывало.

— Ситуация вокруг мастерской была обманчива, — задумчиво сказал Марек. — Никому не пришло в голову, что он мог совершить этот безумный шаг. Ведь было ясно, что мастерскую он потеряет.

— Ой до самого конца надеялся, что нет, — ответила я. — Выказывал удивительный оптимизм, может быть, обманывал сам себя. А впрочем... Чем была для него утрата мастерской в сравнении с утратой... чего? Вообще всего.

Марек меланхолично кивнул головой.

— Если бы об этом стало известно, с ним все было бы кончено. Он ведь, в сущности, ничем не рисковал. Я представляю, каким ударом дня него было известие, что Тадеуш в курсе дела. Он был уверен, что никто об этом не знает.

— Но как он смог это сделать? — заинтересовалась Алиция. — Теперь-то уже, наверное, можно сказать?

— Это очень неприятное дело. Он подкупил одного из наших коллег, чтобы тот не участвовал в конкурсе. Извини, дорогая, я не буду уточнять... Как говорят древние, «не будем называть имен», согласимся с этим... Витек, боясь конкуренции, забрал у него материалы якобы для того, чтобы получить уверенность...

— Эскизы, — задумчиво сказала я. — Он забрал эскизы, я была свидетелем этого...

Перед моими глазами вновь встала картина, которую я упорно отгоняла. Я увидела замусоренную мастерскую, позднюю ночь, злого, заросшего щетиной Януша и Витека, висящего на телефоне, с ожесточенным лицом ведущего разговор, который был бы совершенно непонятным, если бы я случайно не знала, кто находится на другом конце провода... Потом увидела их обоих над кипой чертежей, привезенных от Витека в два часа ночи. Я вспомнила клятвы и уверения, что автор согласился... Витеку и в голову не могло прийти, что мне обо всем известно, это никому бы не пришло в голову... Никогда в жизни я не смогу признаться в собственных контактах с человеком, который позднее написал мне это письмо.