Мой враг - королева   ::   Холт Виктория

Никогда больше она не изменит сияющему, овеянному славой символу своей власти – короне.

Должна признаться, что я не могла устоять перед искушением подразнить Роберта этим открытием, даже в самые страстные минуты наших с ним ожиданий. И он, бывало, приходил от этого в ярость; но я была удовлетворена тем, что я – более дорога ему, чем она. Она – отдельно от короны Британии.

Итак, нас было трое, и мы бросили вызов судьбе. Двое – самые яркие, самые властные, внушали поклонение современникам. И я, третья из этого трио, – я всегда оставалась на заднем плане, однако они не могли не ощущать моего присутствия. Как бы Елизавета ни старалась, она не смогла навсегда исключить меня из своей жизни. Не было и никого другого, кого бы она ненавидела так яростно, как меня: ни одна женщина не пробуждала такой ревности. Она желала Роберта, а он стал моим… и стал по своей воле; и все трое знали, что хотя она могла бы дать ему корону, а он желал власти столь же сильно, как и Елизавета, – но, как женщину, он желал меня, а не ее.

Мне часто снится, что я вновь молода, и вновь вернулась в те годы. Я вновь ощущаю дрожь восторга, я забываю о своем возрасте – и жажду любви Роберта, и вновь готова к молчаливой битве с Елизаветой.

Но… они давно в могиле оба, и лишь я доживаю свой век.

Так что мне остается жить прошлым, и я живу – и удивляюсь иногда, что в «моем» прошлом правда, а что – сон.

Я теперь совсем не та… я – хозяйка обветшавшего поместья. Некоторые после такой жизни, что была у меня, удалились в монастырь и там замаливают свои былые грехи и по двадцать раз на дню молят о прощении в надежде, что их запоздалое раскаяние обеспечит им местечко в Раю.

Но я знаю: я не делала дурного. Моя судьба была благословенна. Умерли мои дети, но я жива. И мне пришло в голову, что мне нужно написать обо всем том, что было со мной, и это будет наилучшим способом прожить жизнь сначала.

Постараюсь быть честной. Это единственный путь, в котором может ожить мое прошлое. Я постараюсь увидеть нас троих такими, какими мы были – сиятельными и величественными, ибо любой на моем месте оказался бы таким в свете двух других ослепительных фигур, иногда настолько ослепительных, что было трудно на них смотреть.

И я для них, и они для меня были одинаково важны, несмотря на их власть и мое безвластие. Нас потрясали великие эмоции: любовь Роберта ко мне, что заставляло королеву ревновать и сделало нас с нею врагами, и сознание ее, что я могу дать Роберту то, что никогда не могла она, и ее положение, которое не позволяло ей забывать о своих преимуществах. Она льстила мне, называя меня «Волчицей», – прочие повторяли это прозвище из подобострастия к ней, а не из презрения ко мне. Это я – и только я – изо всех окружавших ее женщин – вызывала в ней столько ревности и горечи, и только она испортила мне столько крови. Да, мы были соперницами, и преимущество было на ее стороне. То было противостояние ее власти и моей красоты, и Роберт, будучи истинным мужчиной, был раздираем на части желанием и того, и другого.

Возможно, победительницей стала она. Кто скажет с уверенностью? Временами я сама не знаю ответа: кто победил? Сначала я отобрала его у нее, а затем она – у меня, и наконец смерть сравняла наш счет в игре.

Она отомстила мне, и то была горькая месть, но во мне до сих пор горит огонь тех страстей, сколь бы ни была я стара.

Я желаю вновь повторить в памяти все, что было, вновь убедиться в том, что все это случилось.

Я хочу рассказать правду о себе… и о королеве, а также о двух мужчинах, которых мы любили.



ССЫЛКА

В то время, когда город уставлен виселицами, а головы храбрейших мужчин Королевства выставляются в общественных собраниях, принцесса Елизавета, для которой предназначена лучшая судьба, лежит больная и недвижная в семи милях от Лондона и ожидается ее скорая смерть.