Моя голубка   ::   Джоансен Айрис

Спасибо, что вы помогли мне попрощаться с ним. — Она опять посмотрела в темноту, и на ее лице было такое же серьезное выражение, как у ребенка, который старается объяснить взрослым то, что ему самому кажется абсолютно ясным. — Понимаете, пришло время покончить со скорбью и сказать ей «прощай». — Она медленно встала и положила гитару на табурет. — Кто-то однажды сказал мне, что жизнь должна быть праздником. Она не станет им, пока мы цепляемся за старые раны и разногласия. Мы должны идти вперед. — Не переставая говорить, она расстегивала пуговицы на своем платье. И закончив словами: — Как это сделала я, — сбросила с себя элегантный, но траурный наряд.

Шина услышала, как ахнули сидящие в зале люди, как пробежал по рядам изумленный шепот. Она спокойно положила платье на табурет и подошла к краю сцены.

Шина предстала перед публикой в легком платье из алого блестящего шифона, которое она выбирала очень придирчиво, потому что оно должно было говорить не менее ясно, чем слова. Его покрой был изысканно прост, с завышенной в стиле ампир талией и небольшой расклешенной юбочкой, которая только намекала на скрытые под ней формы. Ее шея и плечи были почти открыты, а тоненькие бретельки на спине переходили в две широкие ленты, которые развевались, как знамена, создавая впечатление радостного полета.

Шина стояла неподвижно, пока публика опять не умолкла, вся ее маленькая фигурка олицетворяла собой гордость и уверенность в себе.

— А теперь я хотела бы спеть вам песню, которую я только что написала об этом празднике, — сказала она, мягко улыбаясь и отбрасывая назад свои великолепные черные кудри, чтобы видны были изящные золотые серьги в ушах.

Без музыкального аккомпанемента, своим чарующим грудным голосом, она запела простые, трогательные слова, которые вели слушателей от нежной, грустной мольбы к победной песне торжества и надежды.

Слышали ли вы шелест ветерка,

Пролетающего над землей?

Видели ли вы когда-нибудь

Радость в глазах моего Рори?

Читали ли вы слова,

Начертанные на песке?

Слышали ли вы его смех,

Звучащий, словно песня?

Тогда вы знаете, что только любовь

Озаряет наши сердца.

И вы знаете, что только радость

Делает нас свободными.

Вы знаете, что смерть бессильна,

Пока жива память.

И если мы будем вместе,

То ничто не сломит наш дух.

Все началось с шепота,

Но уже сливается в хор.

С каждого холма, из каждой долины

Летит и звенит призыв.

Долой убийства, долой голод!

Пусть на земле царит мир.

Дайте нам любовь! Дайте нам радость!

Дайте нам жизнь!

Когда последний страстный зов воспарил над затихшим залом, Шина чувствовала возбуждение, близкое к головокружению. Да, именно это она и хотела сказать. Это то, чему учил ее Рэнд. Это единственное понимание жизни, которое имеет смысл.

Она молча стояла на сцене, и грудь ее лихорадочно вздымалась, а все ее существо звенело от пьянящего ощущения важности этого волнующего момента. Ее темные глаза сияли на оживленном, разрумяненном лице.

Постепенно Шина пришла в себя. На ее губах расцвела улыбка трогательной радости.

— Спасибо, что вы поддержали меня сегодня, — просто сказала она, повернулась и ушла со сцены. Она не заметила ни мгновения абсолютной тишины, наступившей в зале, ни последовавшего затем почти истерического взрыва аплодисментов.

Разъяренный О'Ши тут же грубо схватил ее за плечи и начал трясти.

— Ты, маленькая дурочка! Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — злобно прошипел он, впиваясь в нее грозным взглядом. — Ты все испортила!

— Отпусти ее, О'Ши, — неожиданно прозвучал голос Рэнда Челлона, угрожающий, как шипение кобры. — Даю тебе ровно три секунды.

Шина взглянула мимо разъяренного О'Ши и не менее сердитого Шона Рейли и увидела Рэнда, стоящего за ними.