Муслин с веточками   ::   Хейер Джорджетт

Оно было печальным и все же спокойным, но в ее голосе была тревожная нота, которая напомнила ему ее упрямое поведение, когда он сообщил ей о единственной просьбе ее руки, которую он когда-либо получал. Он вспомнил, как покорно она сносила всякое выражение его гнева, как почтительно просила его прощения за непослушание. Это было пять лет тому назад, и вот до сих пор она еще в старых девах. Поглядев на нее мгновение-другое, он сказал:

– Если ты упустишь этот шанс на приличное замужество, Эстер, ты еще большая дура, чем я думал. Она посмотрела, ему в лицо, улыбка скользнула по ее губам:

– Ну, папа, разве это возможно? Он решил игнорировать эти слова.

– И ты, и он вышли из возраста романтических мечтаний. Он очень приятный человек и, я не сомневаюсь, будет тебе добрым мужем. И к тому же щедрым! У тебя будет достаточно денег на булавки, чтобы удивлять твоих сестер, влиятельное положение, и ты будешь владелицей очень недурного хозяйства. Ведь твои чувства не заняты кем-то другим. Конечно, если бы это было так, тогда другое дело; но как я сказал Ладлоу, хотя я и не могу отвечать за твои чувства в данном случае, я мог заверить его, что ты не связана с кем-то другим.

– Но это же неправда, папа, – сказала она. – Моя привязанность была отдана много лет назад. Она сказала это словно само собой разумеющееся, и он подумал, что не так ее понял, и попросил повторить. Она очень охотно исполнила просьбу, и он воскликнул, совершенно ошарашенный:

– Так я должен поверить, что ты горюешь по возлюбленному, не так ли? Вздор! Первый раз слышу о чем-либо подобном. И кто бы это мог быть? Она встала, натягивая шаль на плечи.

– Это не имеет значения, папа. Видишь ли, он никогда обо мне не думал. С этим она удалилась в особой, свойственной только ей манере, оставив его в замешательстве и ярости. Он больше не видел ее, пока семья не собралась к обеду; к этому времени он так подробно обсудил проблему со своим сыном, невесткой и священником и с таким высокомерным равнодушием к присутствию своего дворецкого, двух лакеев и камердинера, которые в то или другое время находились в пределах слышимости, что вряд ли в доме осталась хоть одна душа, не подозревавшая, что леди Эстер получила и собирается отклонить очень лестное предложение. Лорд Видмор, характер которого сделался раздражительным из-за хронической диспепсии, был так же раздосадован, как и его отец; но его жена, крепкая женщина с пугающе бесцеремонными манерами, заявила с той вульгарностью, которой она славилась:

– О, ерунда! Всего-навсего притворство. Могу поспорить, вы поспешили, как всегда. Оставьте это мне!

– Но она упряма, как мул, – раздраженно сказал лорд Видмор. Это заставило его жену от души рассмеяться и попросить его не повторять за отцом, потому что никогда не существовало более послушной женщины, чем его сестра. Это было совершенной правдой. Исключая ее неспособность привлечь к себе подходящего поклонника, Эстер была такой дочерью, которой был бы доволен самый взыскательный родитель. Она всегда делала то, что ей велели, и никогда не возражала. Она не позволяла себе ни плохого настроения, ни истерики, а если и была неспособна привлечь подходящих мужчин, по крайней мере, насколько было известно, никогда не поощряла неподходящих. Она также была хорошей сестрой; всегда можно было быть уверенным, что она присмотрит за своими племянниками и племянницами в кризисных ситуациях; не жалуясь, будет развлекать скучнейшего гостя, приглашенного (поневоле) к обеду. Первой особой, обсуждавшей с ней предложение сэра Гарета, была не леди Видмор, а преподобный Огастес Уайтлиф, священник герцога, который воспользовался первой же представившейся возможностью, чтобы сообщить ей свои собственные соображения по данному поводу.