Мужья и любовники   ::   Конран Ширли

Джуди было трудно поверить, что ее дочь, которую она считала умершей, жива и что она — Лили, самая знаменитая кинодива со времен Мэрилин Монро. Было почти невозможно совместить в сознании это сексапильное существо с тем образом, который долгие годы Джуди лелеяла в сердце, — очаровательной, хорошо воспитанной шестилетней девчушки с аккуратно заплетенными косичками.

Джуди всегда казалось, что ее давно потерянная дочь должна быть похожа на нее, однако единственное сходство между двумя женщинами было в очертаниях тонких изящных фигур.

Остальные три женщины в комнате сидели неподвижно, будто загипнотизированные разворачивающейся у них на глазах драмой.

— Не думаешь ли ты, что нам лучше уйти? — прошептала Пэйган, обращаясь к Кейт, сидящей на абрикосового цвета диване.

Кейт Райэн, не в силах отвести взгляда от Лили, только пожала плечами. Она поймала себя на том, что мысленно делает заметки для будущей статьи. Лили неуверенным шагом двигалась навстречу Джуди. Кейт уже раскрыла было рот, чтобы что-то, ответить, но третья из присутствующих в комнате свидетельниц сцены, элегантная блондинка в платье из голубого шелка, предупреждающе поднесла палец к губам, и все трое зачарованным взглядом следили за тем, как мать и дочь нервно обнялись. Движимые естественным желанием преодолеть боль и неловкость момента каким-то физическим действием, они все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях, но — как отметила Кейт — не поцеловались.

Джуди вдруг всем своим существом осознала, что она в первый раз прикасается к дочери с того самого трагического момента, когда в швейцарском госпитале, где родился ее незаконный ребенок, она протянула трехмесячного младенца его приемной матери. Все сильнее прижимая дочь к сердцу, Джуди поняла, что они обе уже долгие годы нуждались в этом, и нужда эта была подобна голоду. Это их объятие было прежде всего утолением голода, а потом уже — жестом тепла, любви и привязанности. И в то же время для обеих это было и жестом доброй воли.

"Это моя дочь, — думала Джуди, ощущая вибрирующее тепло тела Лили. — Я родила эту роскошную женщину; эти дикие каштановые глаза, косая линия скул — когда-то они были частью меня. Я сотворила их. — Она скользнула взглядом по золотистой коже предплечий:

— Вот плоть от плоти моей".

«Она не чувствует себя моей матерью». Диковинная смесь облегчения и возмущения родилась в душе Лили; она всегда окутывала свою таинственную мать мистическим ореолом, иначе слишком жестоким и грубым представал отказ матери от нее, Лили, в трехмесячном возрасте. Теперь Лили надеялась, что она обретет наконец защиту, но, поглядев в глаза Джуди и увидев в них боль, страх и чувство вины, Лили вдруг сама ощутила себя материнской защитницей.

Начисто забыв о трех парах посторонних глаз', наблюдающих эту сцену, Лили едва не расплакалась, вспоминая о бесконечном беспокойстве, нервозности и неуверенности, которыми была окрашена вся ее взрослая жизнь. Теперь она наконец, скорее инстинктом, чем разумом, поняла, откуда они проистекали — из чувства утраты, не становящегося менее горестным от того, что это была тоска по женщине, которую Лили никогда не видела, по ее «настоящей мамочке» — именно так мысленно называла Лили свою далекую мать.

— Мама? — Лили произнесла это слово тихо, будто пробуя его на вкус, и секунду спустя повторила вновь:

— Мама.

Обе женщины подались назад и, рассмеявшись сквозь слезы, почти хором произнесли:

— А ты не такая, как я ожидала!

— Как ты нашла нас? — добавила Джуди.

— Это было совсем не сложно, — ответила Лили. — Я наняла частного сыщика. Он выяснил, что моей матерью должна быть одна из четырех подружек-школьниц, учившихся тогда в Швейцарии. Но он не мог определить, кто именно та, что почти еще подростком родила меня двадцать девять лет назад.