Надеюсь и люблю   ::   Ханна Кристин

Лайем подошел к большому окну, из которого открывался прекрасный вид на пастбища. Там паслись лошади, спасенные и выхоженные Микаэлой; они попали в их конюшни из разных уголков штата, с брошенных и обанкротившихся ферм. Когда они появлялись здесь, на них было больно смотреть – отощавшие, покалеченные, несчастные. Но Микаэла дала им вторую жизнь, новый дом, в котором они были согреты теплом ее сердца. Именно это тепло он ценил в жене больше всего.

Но когда он говорил ей об этом в последний раз? Черт побери, как давно это было!

Слова никогда с легкостью не слетали у него с языка. Он не скупясь демонстрировал свою любовь, но слова сами по себе тоже значили очень много. Лайем напрягся и постарался вспомнить, когда в последний раз говорил жене, что она – его солнце, его луна, его мир.

Он выпил еще и плюхнулся на диван. Господи, она может умереть…

Нет! Он не имеет права даже допускать такой мысли. Майк скоро очнется, придет в себя, и они все вместе посмеются над тем, как испугали друг друга.

Он снова и снова вспоминал дорогу в больницу, запах разогретого асфальта, тревожное трепетание листвы…

Лайем закрыл глаза, а когда открыл, то увидел ее рядом с собой на диване. На ней были старые, потертые джинсы, которые грозили разойтись по швам в любую минуту, и черный свитер не по размеру. Она запрокинула голову и смотрела на него.

Лайему хотелось дотянуться до нее, уткнуться в ароматную мягкость свитера, прикоснуться губами к полной нижней губе. Но он понимал, что она далеко. Она рядом только в его мыслях, она внутри его, она переполняет своим присутствием все его существо.

– Ты бы умерла со смеху, если бы увидела меня сегодня на кухне, – прошептал он.

Лайем больше не мог бороться со своим горем, держать его внутри. Он откинулся на спинку дивана и расплакался.

– Папа, с кем ты разговариваешь? – донесся до него тихий детский голос.

Майк исчезла.

– Ни с кем. – Лайем поспешно вытер слезы и поднялся по лестнице.

Брет стоял на самом верху в вышитой пижаме и тер кулаками сонные, покрасневшие глаза.

– Я не могу заснуть.

Лайем подхватил сына на руки, отнес в свою спальню, уложил в постель и заботливо подоткнул одеяло. Без Майк кровать казалась пустой и огромной.

– Она смотрела на меня, папа.

Лайем обнял сына. Смешно, но всего неделю назад он стал замечать, что малыш растет не по дням, а по часам. Теперь же сын показался ему меньше, чем был совсем недавно. Горе сделало его совсем беззащитным. С этим придется что-то делать, но позже.

– Когда ты увидел маму, глаза у нее были открыты. Ты это имел в виду?

– Да. Она смотрела прямо на меня… но ее там не было. Это не был мамин взгляд.

– Просто тогда ей было очень трудно закрыть глаза, а теперь трудно их открыть.

– Я смогу увидеть ее завтра?

Лайем подумал о том, как она теперь выглядит: измученное, мертвенно-бледное лицо, из ноздри торчит трубка, в вены воткнуты иглы капельниц… Такое зрелище может до смерти испугать ребенка. Лайем по себе это знал – когда-то он в таком виде застал отца. Есть вещи, которые, раз увидев, никогда потом не забываешь, они занозой застревают в памяти навсегда.

– Нет, малыш, не думаю. Детей не пускают в палату интенсивной терапии. Ты сможешь повидаться с мамой, когда ее переведут в обычную палату.

– Так выглядят мертвецы в кино, – тихо вымолвил Брет.

– Она не умерла. Она просто… на некоторое время выпала из жизни. Как Спящая красавица.

– А ты пробовал поцеловать ее?

Лайему потребовалось много времени, чтобы найти ответ. Он вдруг почувствовал, что запомнит этот момент своей жизни надолго, потому что ему было очень больно.

– Да, Бретти. Я пробовал.

Лайем лежал рядом с сыном до тех пор, пока тот не уснул, затем осторожно выбрался из-под одеяла и спустился вниз.