Наивная плоть   ::   Робертс Нора

– Ты сокровище. Дина. – Анджела встала, чтобы в последний раз осмотреть свой бледно-голубой костюм в зеркале на подвижной раме. – Что ты думаешь об этом цвете? Он не слишком блеклый, а?

Дина знала, что когда речь о шоу, то Анджела беспокоилась из-за любой детали, от досье до обуви, поэтому оглядела ее серьезно и не торопясь. Мягкие складки ткани идеально облегали ладную округлую фигуру Анджелы.

– Очень женственно.

Напряженные плечи Анджелы расслабились.

– Значит, прекрасно. Ты останешься на съемку?

– Не могу. Мне еще надо написать заметку для «Новостей».

– А-а… – На лице Анджелы мелькнуло раздражение, но тотчас же исчезло. – Надеюсь, тебя не очень отвлекает то, что ты мне помогаешь?

– В сутках целых двадцать четыре часа, – ответила Дина, – и я привыкла использовать их все. Теперь лучше не буду тебе мешать.

– Пока, солнышко.

Дина закрыла за собой дверь. Все в здании знали, что по требованию Анджелы последние десять минут перед выходом на сцену принадлежали только ей. И все считали, что это время ей надо для того, чтобы еще раз пробежаться по своим заметкам. Чушь, конечно. Она была полностью готова. Но предпочитала, чтобы все думали именно так. Или пусть даже они воображают, что она быстро прикладывается к бутылке бренди, которую всегда держала в тумбочке туалетного столика.

Нет, она даже не прикасалась к бренди. То, что бутылка была здесь, пусть даже ненужная, одновременно и пугало ее, и успокаивало.

Она предпочитала, чтобы о ней думали все, что угодно… лишь бы не узнали правды.

Эти последние минуты перед каждой съемкой Анджела Перкинс проводила в одиночестве, охваченная панической дрожью. Она, женщина, ставшая образцом самоуверенности, она, репортер, бравший интервью у президентов, членов королевских семей, убийц и миллионеров, уступала, как и всегда, приступу пугающей и неистовой нервной лихорадки.

Сотни часов терапии не смогли унять или хотя бы облегчить дрожь, тошноту, холодный пот. Совершенно беспомощная, она безвольно повалилась в кресло. Ее лицо трижды отразилось в зеркале. Элегантная, безукоризненно одетая и причесанная, холеная женщина. С мутными от ужаса глазами.

Анджела прижала ладони к вискам и помчалась сквозь пронзительный девятый вал страха. Сегодня она провалится, сегодня все услышат в ее речи остатки арканзасского акцента. Все увидят нелюбимую и нежеланную девчонку, чья мать предпочитала мелькающие картинки на рябом и грязном экране малюсенького «Филко» своим собственным плоти и крови. Девчонку, которой так страшно, так отчаянно хотелось внимания, что она все время представляла себя внутри телевизора, чтобы мать хоть раз остановила на ней взгляд бессмысленных пьяных глаз. Чтобы хоть только посмотрела на нее.

Они увидят девчонку в поношенной одежде и туфлях с чужой ноги, которой приходилось так старательно учиться, чтобы заработать хотя бы средние оценки.

Они поймут, что она – никто, пустое место, мошенница, обманом и силой прорвавшаяся на экран, точно так же, как когда-то ее отец – во чрево ее матери.

И они засмеются над ней.

Или еще хуже – они ее выключат.

Она вздрогнула от стука в дверь.

– Анджела, мы готовы. Глубоко вздохнула раз, другой.

– Сейчас иду. – Ее голос звучал совершенно нормально. Что-что, а притворяться она умела. Еще несколько секунд Анджела смотрела на свое собственное отражение, следя, как паника постепенно исчезает из глаз.

Она не провалится. Над ней никто и никогда не будет смеяться. Никто больше не отвергнет ее. И все увидят только то, что она позволит им увидеть. Она встала, вышла из гримерной и направилась к студии.

Анджела еще не видела своего гостя, но прошла мимо зеленой гостиной и глазом не моргнув.