Неоконченный романс   ::   Мельникова Валентина

Из чего Лена сделала вывод: случилось нечто чрезвычайное и, возможно, очень неприятное. Но думать о плохом в такой ласковый, по-настоящему летний день ей не хотелось. Пусть события развиваются своим чередом. Девушка легким шагом вошла в учительскую…

Молодежь призывно замахала ей из угла, но Лена покачала в руках увесистую пачку тетрадей, пожала плечами и горестно вздохнула. Намек был понят, и ее оставили в покое.

В учительской пахло пылью и старой бумагой.

Перед ремонтом сюда на время снесли все, что с незапамятных времен грудами копилось в шкафах, практически никогда не применялось, но носило громкое название: наглядные пособия.

В открытые окна ворвался ветерок, парусом надул шторы, поиграл страницами раскрытых тетрадей, книг, журналов, смахнул со стола стопку отштампованных для экзаменов листков бумаги. Елизавета Васильевна, школьный секретарь, ринулась их подбирать, чуть не сбив с ног и Лену, и столик, на котором стояли графин с водой и телефон.

— Ой, Леночка, извините. — Она поправила растрепавшиеся волосы. — Сегодня совсем в бумагах запурхалась!

Лена огляделась: почти все столы заняты студентами, в этот раз их, как никогда, много. Все они, уроженцы здешних мест, добились разрешения на итоговую практику в родных краях и теперь, давая последние в этом году уроки, строчили конспекты и отчеты, обложившись горой учебников и дополнительной литературы. А их наставницы во главе с руководителем практики, завучем Софьей Моисеевной, сбились в тесный кружок, от которого исходил основной шум в учительской. Группа дородных «мамок» — этим не совсем почтительным прозвищем их наградили молодые коллеги — оккупировала красный дерматиновый диван и стоящие вокруг него стулья. По легенде, рассказываемой всем новичкам, красный диван лет десять назад вручили школе за второе место в соревновании на лучшую подготовку школ к новому учебному году, и с тех пор он именовался «переходящим знаменем». Кануло в Лету социалистическое прошлое, и воспоминанием о тех благословенных временах остался в учительской неуклюжий, жесткий, с кое-где потрескавшейся обивкой, огромный, кумачового цвета диван. Молодежь со своими тощими задами его игнорировала, а вот у «мамок» он был любимейшим местом для обсуждения новостей любого масштаба — от поселкового до всемирного. Причем некоторые новости обсуждались гораздо раньше, чем официально появлялись на свет…

Сейчас диван с трудом вмещал трех грузных «мамок», остальные ютились на жалких казенных стульях и терпели муки-мученические: согнуться им мешали солидные животы, а разговоры велись секретные, совсем не для ушей молодых, резвых коллег. Короче, «мамки» предавались своему любимому занятию — сплетничали. И Лена могла дать голову на отсечение, что предметом живейшего обсуждения был таинственный новый директор лесхоза. Он появился всего несколько недель назад вместо недавно умершего от инсульта Василия Петровича Боровского. Никто в поселке его как следует не видел: в конторе он не сидел, а, скинув франтоватую городскую одежду и переодевшись в собачью доху [1] и унты — в горах еще лежал снег по колено, — давал шороху подчиненным на местах.

Вела разговор, по традиции, Фаина Сергеевна, пожилая сухопарая учительница химии. Ее муж, добродушный розовощекий Егор Никитич, возглавлял какую-то незначительную службу в лесхозе, был маленьким, но начальником, поэтому Фаина была всегда в курсе всех конторских новостей и сплетен. Себя она считала чуть ли не первой дамой в поселке, так как настоящие первые дамы — жены бывшего директора лесхоза, главного инженера, главврача и других начальников повыше и пониже рангом — были настолько замотаны работой, хозяйством и детьми, что на участие в светской жизни поселка у них не хватало ни сил, ни времени.