Невеста оборотня   ::   Билл Альфред

Кстати, преподобный Сэквил, настоятель церкви Св. Михаила, о котором я вам рассказывал, когда мы проходили мимо храма, посвятил свой досуг изучению колдовских таинств.

— Служитель церкви балуется черной магией? Вы удивляете меня!

Нотки порицания в его голосе были настолько искренни и проникновенны, что я дважды взглянул на него, чтобы удостовериться, не разыгрывает ли он меня. Интерес пастора к черной магии был чисто историческим, стал уверять я француза, хотя и отдавал себе отчет в том, что настоятель храма, верящий в Бога, в прошлом все же имел отношения с сатаной и его слугами на Земле, в то время как другие люди рядом с ним с Божьей помощью противостояли дьявольским козням.

— Он считает, что этот процесс противостояния дьяволу уже завершен?

— Пастор придерживается и отстаивает положение, что у нас нет оснований считать этот процесс полностью завершенным, — ответил я, думая о споре, свидетелем которого мне пришлось не так давно быть в дядином доме, и который, как я знал по прошлому опыту, будет продолжен в следующий раз, и пастор Сэквил опять будет загнан в угол аргументами адвоката. Но мосье де Сен-Лауп дал мне понять, что потерял всякий интерес к этой теме, которой мы посвятили последние минуты нашего разговора.

— Давайте еще раз взглянем на этот домик. Он мне вполне подходит.

Мы однако и так уже слишком задержались у этого дома, что вряд ли могло понравиться его странному владельцу. Более того, я заметил быстро промелькнувшую над забором хорошо знакомое мне зеленое пальто; затем среди засохших кустов алтея и тесно переплетенных ветвей ивокоста, шиповника и дельфиниуса, сделавших почти непроходимым лабиринт садовых дорожек, показалась сидящая на изрезанной морщинами шее аскетичная голова старого Пита, всматривающегося в нас тусклыми подслеповатыми глазами.

— Убирайтесь отсюда! Какого черта вы явились сюда и торчите на дороге перед моим домом?! — крикнул он хриплым от ярости и беспомощным от старости голосом.

— Это всего лишь Роберт Фарриер, мистер Армидж, — закричал я в ответ.

Несмотря на ненависть и презрение, которые старый Пит обычно демонстрировал ко всем окружавшим его людям, нас с ним связывало нечто вроде дружбы. Однажды зимним днем, когда он, упав на обледенелой дорожке, сломал себе руку, я, тогда еще мальчишка, оказал старику помощь, но он никогда, хотя бы кивком угрюмой головы, так и не выразил мне свою признательность за эту маленькую услугу.

— Я показываю французскому джентльмену наш город, — добавил я, — и он остановился полюбоваться вашими домом и садом. — Но моя попытка добиться таким образом расположения старого Пита к моему спутнику оказалась тщетной.

— Скажите маленькому толстому лягушатнику, чтобы он со своим восхищением убирался в преисподню! — истошно заорал он. — Восхищение приводит к алчности, а алчность есть порок, толкающий к воровству. — И он потряс перед нами старой мотыгой со сломанной ручкой.

— Несчастный старик. Он берет на себя смелость, несмотря на свои лета, быть столь вызывающе грубым, — прокоментировал происшедшее мосье де Сен-Лауп, как только мы повернули обратно. Француз снисходительно улыбнулся и пожал плечами, но его лицо, с удивлением заметил я, опять стало темно-малиновым, как это было уже один раз, когда он буквально уничтожил взглядом собаку Джин Ван Зайл. Такая глубина чувств по столь незначительному поводу настолько обеспокоила меня, что я, расставаясь со старым скрягой, не обернулся и не пожелал ему всего доброго.