Нежный ангел   ::   Бристол Ли

Когда она выходила, ее сопровождал целый хор прощальных пожеланий: «Доброй ночи, мисс Энджел» и «Увидимся завтра, мисс Энджел».

На улице ей пришлось перешагнуть через незнакомца, и она тихо выругалась, когда ее нижняя юбка коснулась его лица. Да, все, похоже, идет к тому, что сегодня вечером ей придется все-таки простирнуть белье.

Она прошла полквартала на восток, пока толпа из таверны не стала редеть и звуки пианино не потонули в глубине ночи, затем проскользнула в узкий проход между лавочками «Фид энд сид» и «Уоткинс ливери энд тэк». Она открыла сумочку, скользнув пальцами по неуклюжему большому кресту, и вынула бутылочку туалетной воды. Торопливо сделав глоток яз бутылочки, она прополоскала рот, чтобы избавиться от запаха виски. Потом собрала волосы, уложенные в этот вечер в соблазнительную копну, падающую на плечо, и стянула их в пучок на затылке, прикрепив его шпильками к волосам на голове. После чего она затянула лиф платья, подняла вверх рукава, так что они закрыли ей плечи, и на два дюйма удлинила подол, расправив складки на поясе. Она встряхнула большую выцветшую хлопчатобумажную шаль, изящно набросила ее на голову, закрепив ее шляпной булавкой таким образом, что ее тело от макушки до талии оказалось стыдливо прикрыто.

После всех этих манипуляций она снова вышла на улицу.

Минутой позже она уже взбегала вверх по трем ступенькам лачуги на краю города и открывала дверь.

— Папа! — позвала она, запыхавшись. — Я дома!

Слабо, чтобы сэкономить керосин, горела лампа, и рядом с ней виднелся силуэт Джереми Хабера, который сидел с книгой в руках, низко наклонясь над столом. Когда дочь позвала его, он тут же отложил книгу, повернулся к ней, и улыбка озарила его лицо.

— Ты испортишь себе зрение, — укорила она его и вывернула фитиль лампы. И сразу же пожалела, что сделала это.

Он не был старым, но при резком свете лампы выглядел стариком. Натянутая на череп, его кожа, казалось, была слишком мала для его лица; тонкая, как папиросная бумага, она обнажала крошечные прожилки на носу и глубокие впадины под глазами. У него были жидкие волосы, их мягкие серебристые пряди были зачесаны так, чтобы волосы закрывали макушку, а контуры его рук проступали через рукава рубашки, напоминая ветви старого дерева. Он был очень худой, страшно худой.

Но когда он ее приветствовал, пожатие его руки было по-прежнему твердым, а в тот момент, когда он сказал: «Я уже начал волноваться», — свет в его глазах победил тени. Она поцеловала его в щеку.

— Извини, что я так поздно, папа. Вдова Симе попросила меня остаться и натереть полы в столовой. Завтра у нее будут гости из деревни.

Снимая шаль, она шагнула за занавеску, отделявшую часть однокомнатной лачуги, которую она называла спальней, от остальной части комнаты.

— Ты слишком много работаешь, — попенял ей отец. — И ходишь одна по улицам в темноте, рискуя нарваться на всяких подонков, которые шляются по городу…

Энджел посмотрела в заляпанное зеркальце, проверяя, в порядке ли ее волосы, вынула из-за подвязки нож и незаметно сунула его под подушку. Потом она достала свернутые в трубочку деньги из лифа платья.

— Слушай, папа. — Она вернулась в комнату, и когда опустилась на колени рядом с ним, ее лицо горело от волнения. — Мне сегодня заплатили, и к тому же вдова дала мне денег за мытье полов! Вместе с тем, что мы скопили, это почти пятьдесят долларов!

Озабоченность на его лице сменилась уважением.

— Так много?

Энджел кивнула и, сидя на коленях, приподняла незакрепленную половицу около печки.

— Завтра я собираюсь съездить на ферму Мэйсона и куплю нам к обеду ножку ягненка. И может быть, еще сладкого зеленого горошка, который ты любишь.