Обратный ход часов   ::   Нестерова Наталья

Жестом предложив угощаться, спросила:

— Сильно переживаешь, что муж бросил?

— Очень сильно, — подтвердила Татьяна. — Только совершенно нет времени переживать.

— Уже хорошо. Если убедишься, что у него это серьезно, вырывай с корнем из сердца! Вот я своего первого муженька за измену похоронила.

— Вы разошлись, а потом он умер? — уточнила Таня.

— Нет, сначала похоронила, потом разошлись.

«Ку-ку! У нее начался маразм!» — подумала Таня и стала торопливо пить чай, чтобы Виктория не заметила, какое впечатление произвели ее слова.

Но последовавший рассказ Виктории Сергеевны опроверг подозрение в старческом слабоумии.

— Мой первый, Гришка, по профессии зоотехником был, сельхозакадемию окончил. На целину рвался, только там коров на всех зоотехников не хватало. Распределили нас на Кубань, в большую станицу. По-старому говорили «станица», по документам — райцентр. Казачки — это такие бабы! Порода! Каждую вторую можно было в Москву на Выставку достижений народного хозяйства отправлять для демонстрации женской мощи и стати. В добавление к фигуре — темперамент бешеный и на язык острые. А мужики у них, — Виктория Сергеевна неопределенно покрутила пальцами и сморщила нос, — так себе. Плюгавенькие, чернявенькие, вертлявые, жилистые, задиристые, нонет, не богатыри. Почему большие и красивые женщины рожают всякую мелочь, я так и не поняла.

И вот мотает мой Гриша, а надо сказать, что парень он был оч-ч-чень видный, по станицам и хуторам. Я дома сижу, потому что годовалый сынок Юрка, мой старший, ты его знаешь, — как по пословице: если не понос, то золотуха. То струпьями весь покроется, то сопли до пола, то из ушек гной, то в горле ангина. На работу выйти не могла — такой ребенок болезненный. А сейчас не скажешь, правда? Два метра ростом и полтора центнера весом.

В один из дней сижу около детской кроватки, компрессики сыну меняю, температура у него под сорок, жду мужа. Вместо него — записку мне доставили. И пишет мой благоверный, что полюбил другую женщину, заведующую молочной фермой в соседнем районе, просит меня не обижаться, подать на развод, а самому ему приехать недосуг, осваивается в новой станице.

И что, ты думаешь, я сделала? Схватила больного ребенка, в одеяла завернула и на попутках рванула мужа возвращать. Он меня — в штыки, зачем приехала и все такое. А разлучница за ситцевой занавеской спряталась и в дырочку за нами подглядывала. Потом на секунду рожу высунула и язык мне показала. А Гришенька в этот момент говорил: ничего вернуть назад нельзя, у него такая любовь сильная, как удар молнии… Вот это все вместе: ее рожа насмешливая и его слова про молнию — чуть не довели меня до греха. Я бы их убила, клянусь! Спасибо сыночку, спас — заплакал, зашелся криком, как понял, что мать на грани.

Возвращаюсь в свою станицу. Лицо у меня, сама понимаешь, соответствующее. Надела черное платье, черный платок, объявила соседям и знакомым: погиб Гриша, попал под удар молнии и полностью, включая скелет, сгорел, обуглился. Мне, конечно, и с похоронами, и с поминками народ очень помог. Все чин чинарем прошло. Гроб, поскольку Гриша обугленный, никто открыть не попросил. А в гробу лежали для веса Гришкины инструменты. Он столяркой увлекался, ползарплаты тратил на стамески и лобзики. Особо гордился дрелью импортной. Она отлично в центр гроба и легла. А в голову я фотопортрет мужа в рамке положила. Без головы как-то некультурно….

— И никто не догадался? — смеялась Таня.

— Ни одна душа. А голосила я на кладбище, ты бы послушала! И все правдиво. Выла, что хороню свою любовь на веки вечные, посылала проклятия злой судьбе, которая нас разлучила. На следующий день после похорон села с сыночком на поезд и уехала сюда, к маме.