Ола и морской волк   ::   Картленд Барбара

— Нет, вы добрый самарянин 1 , — сказала Ола, — потому что ведь я тоже, как уже говорила, действительно оказалась среди… грабителей!

Стоило ей опять вспомнить о своем кузене, лежавшем наверху, как ее глаза в страхе обратились к потолку, и маркиз, видя изящные очертания ее длинной шеи и переливы света на ее волосах, сказал себе, что он и вправду ведет себя как глупец.

Ведь, уезжая из дома, он поклялся, что никогда больше не будет иметь дело с женщинами за исключением тех, кто просто продает себя тому, кто больше заплатит.

Он навеки поклялся, что никогда впредь не будет глупцом, вообразившим себя влюбленным.

Одна мысль о Саре приводила его в бешенство, и он хотел сжать кулаки и ударить по чему-либо или по кому-либо, чтобы дать выход чувствам неистовства и ярости.

Несмотря на полученный им урок, после которого любой мужчина настроился бы и задумался, прежде чем даже взглянуть или заговорить с какой-либо женщиной, называющей себя леди, он позволяет вовлечь себя в дела этой девушки.

Разве что только потому, что он не смог не сжалиться над ней, оказавшейся в столь отчаянном положении.

С другой стороны, с чего он взял, что она рассказала ему правду? Все могло быть такой же ложью, какой окружала его Сара.

Маркизу внезапно захотелось изменить свои намерения и сказать ей, чтобы она все-таки сама справилась бы со своими трудностями.

А может быть, еще проще: ему надо лишь сказать, что он пойдет посмотреть, не установилась ли погода, и исчезнуть в тумане, не вернувшись назад.

Это было бы и возможно, и предусмотрительно, и благоразумно, однако до подобных грубых уловок он никогда еще не опускался.

Тем не менее его благородство, рыцарство или простая порядочность, как бы это ни называлось, привели его лишь к недоверию к женщинам, превратили в скептика, и он был уверен, что останется таковым на всю жизнь.

«Никогда не доверяй женщинам — они всегда предадут тебя!»

Это звучало бы как чужое назидание или цитата из прочитанного романа, если бы не было собственным убеждением, укоренившимся в глубине его сердца.

Одна лишь мысль о Саре заставляла вскипать его кровь, и маркиза охватывали гнев и ярость.

Ему хотелось проклинать ее во всеуслышание, и он сожалел теперь, что отказал тогда себе в удовольствии сказать ей прямо, что думает о ней, прежде чем уйти безвозвратно и никогда не видеться с ней.

«К черту все это! С меня хватит!» — думал он по дороге в Дувр.

Но чувствительные и ранимые струнки в душе заставляли со страхом представить ту сцену, когда бы он высказал Саре то, что он обнаружил и увидел собственными глазами.

Она бы вновь начала лгать, умоляла бы его, и если бы ничего не достигла этим и поняла бы, что не сможет никакими ухищрениями вызвать в нем желание жениться на ней, то она бы тогда высмеяла его!

А он знал, что этого не сможет вынести, и именно потому, что действительно заслужил осмеяния.

Впервые в своей жизни, полной успехов в спорте и любви, маркиз, удостоившийся в высшем обществе и большой славы, и большой зависти, «подорвался на своей собственной петарде».

Даже через день после пережитого ему трудно было поверить в правдивость случившегося с ним.

Он привык всегда быть победителем, всегда осознавать (хотя и убеждал себя, что не испытывает от этого тщеславия), что любая женщина, понравившаяся ему, с готовностью бросится к нему в объятия.

Более того, во всем королевстве не было женщины, которая не хотела бы воспользоваться возможностью стать его женой.

Стоило ему удостоить их взглядом, как в глазах женщин загорался огонек желания, и было совершенно ясно, чего они жаждут и о чем, несомненно, молятся.

— Мы поженимся, моя прелесть, — слышал он собственные слова, обращенные к Cape, — как только окончится твой траур. Я не смогу ждать ни дня дольше, чем положено.

— О, Бойден! — воскликнула тогда Сара.