Помни обо мне   ::   Овалов Лев Сергеевич

На следующий день Юра говорит Нельке:

— Ты что наделала?

— Выдала желаемое за действительное!



ПОИСКИ

Юра не помнил номера дома, не знал номера квартиры, но самый дом знал хорошо. Старый двухэтажный дом. Первый этаж. Соседи Сухаревых по квартире — какая-то санитарка да инженер с женой, которые приходят только ночевать.

Пошел под вечер. Позвонил. Дверь открыла простоволосая тетка с желтым одутловатым лицом. Юра сразу подумал: вряд ли у них найдутся точки соприкосновения.

— Мне… маму Тани Сухаревой.

— Стучите налево.

Оказывается, соседка.

Налево так налево. Постучал.

— Заходите.

Вот где обитала Таня! Скромно обставленная комната. За шитьем у окна женщина. Вот какая у нее мать! Нестарая. Даже красивая. Две косы вокруг головы. Темно-русые, без малейшей седины. Большелобая. Холодные голубые глаза. На щеках легкий румянец. Бледные губы… Не похожа на Таню. И чем-то похожа… Белая блузка, темная юбка, тупоносые туфли на низком каблуке… Ничего не осталось от деревенской девушки, какой она когда-то появилась в Москве.

Вопросительный неласковый взгляд.

— Здравствуйте. Я… товарищ Тани. Мы учимся в одном классе. Мы хотим знать… В смысле — ее товарищи. Она так неожиданно уехала. Мы хотим узнать ее адрес.

А Танина мать молчит. Откладывает шитье в сторону. Встает. Сцепила спереди руки. Мало сказать, что взгляд ее недружелюбен. Она не произнесла еще ни слова, но Юра понимает, что она знает кто он, знает все.

— Это вы тогда привезли Таню на такси? Напоили пьяной и привезли?

— Я не напаивал…

— Так вот, молодой человек, Таня уехала, и незачем вам больше сюда ходить.

Все-таки Юра пытается что-то сказать:

— Тане необходимо… закончить… школу. Понимаете? Комсомольская организация поручила мне…

А мать свое:

— Хватит! Каждый день…

— Что каждый день?

— Начала пропадать. И утром. И вечером…

— Да не бывала она у меня!

— Врете! Лопнуло мое терпение. Я так ей и сказала: пойду в школу и все расскажу!

— Что?

— Про ваши отношения!

— И после этого… Таня уехала? Значит, это ваша вина?

И тут же понял, что ответа он не дождется. Вот-вот она заплачет, закричит, и Юра услышит такое, после чего никогда уже не сможет заговорить с этой женщиной…

Он не помнит, как очутился за дверью.

Тетка с желтым лицом дежурила в коридоре. Она участливо посмотрела на Юру.

— Прогнала?

Тот кивнул.

— Не обижайся, — утешила она его. — Марья Ивановна не в себе…

Зашаркала к двери напротив, потянула юношу за рукав.

— Тебя как зовут?

— Юрий…

— Зайди, милок…

В комнате теснее тесного, мебели немного — кровать, стол да рыночный буфет, но вся комната загромождена разным хламом, всякими ящиками, картонками, футлярами из-под загадочных допотопных вещей.

— Заходи, заходи, голубь. Юрой, говоришь, звать… Так, так. А меня Прасковьей Семеновной. Садись.

На стуле тоже какие-то коробки из-под конфет. Юра присел на краешек.

— Серчает? — спросила Прасковья Семеновна, подразумевая Марию Ивановну. — Точила, точила дочь, вот и дождалась. Танюшка матери пуще огня боялась. Слова ни с кем не скажи. Она и не говорила с матерью. Со мной, с соседкой, говорила больше…

— А не говорила, куда собирается? — с замиранием сердца спросил Юра.

— Как не говорила! — невозмутимо ответила его собеседница. — Всеми переживаньями делилась, даже письмо оставила.

— А мне нельзя посмотреть?

— Да оно тебе и написано…

— Мне? Вы же не знаете меня…

— Танюшка разъяснила. Говорит, обязательно придет. Юрой зовут. Начнет допытываться, ты и отдай…

— Так давайте…

— Сейчас, сейчас, голубь…

Из-под старинной ореховой шкатулки вытянула письмо.

Юра нетерпеливо надорвал конверт.

«Юра, я думаю, ты будешь меня искать. Только все бесполезно. Ни ты, ни мама не хотите меня понять. Я решила уехать. Не ищи меня, это тайна.