Прекрасная папиросница   ::   Марчик Георгий

Мне хотелось обо всем писать.

— Луна сегодня в порядке, — сказал писатель. — В полном порядке, — повторил он. — Она томит меня и будит желание творить.

— Вы здоровы? — озабоченно спросил поэт.

— Как видите, — улыбнулся писатель. — И физически, и морально.

— Я рад за вас, — сказал поэт. — Что новенького в мире?

— На швейной фабрике объявили подписку на Аристотеля, — сказал писатель, думая как бы получше завести разговор о пяти рублях. — Портнихи передрались, сорвали план. О качестве и говорить не приходится.

— Вот как, — отозвался поэт с улыбкой. — Это любопытно. Из-за Аристотеля передрались. А поэты как стояли на полках, так и стоят.

— На праздник юмора, — продолжал писатель, — пригласили в президиум одного чудака. Он пришел в шутовском колпаке, стал паясничать, дергать всех за носы, корчить рожи — пытался всех рассмешить. На него шикали, его отталкивали — ведь в президиуме сидели серьезные официальные лица — они шуток не понимают. В конце концов ему надвинули колпак до самого подбородка и дали хорошего пинка.

— И поделом, — усмехнувшись, сказал поэт. — Место шута среди шутов. Только там он может чувствовать себя человеком.

— Дайте пять рублей! — быстро, как грабитель приставивший нож к горлу жертвы, сказал писатель. — Я отдам, — добавил он стыдливо. — Всего пять рублей — и я буду счастлив! Но у меня их, к сожалению, нет.

— Пожалуйста, голубчик! — сказал поэт и полез в карман. — Можете не отдавать. К чему эти церемонии? Вот это все, что у меня есть, — и он протянул тонкими пальцами два железных целковых.

— Спасибо! — сглотнув слюну, сказал писатель. — Я ведь не для себя прошу. Это для прекрасной папиросницы.

— Тем более, — сказал поэт, — не будем больше говорить об этом, дружище, а то мне уже почему-то ужасно неловко. Пойдемте лучше пить чай. Батюшки, что это? — всплеснув руками испуганно спросил он, вскакивая на ногу. — Откуда эта лужа?

Писатель тоже вскочил и от резкого движения осыпался гроздью водяных виноградин.

Писатель охотно объяснил, настроение у него поднялось. В кармане у него лежало и жгло душу — почти пять рублей. Ему не терпелось встать и побежать к прекрасной папироснице, но это было не совсем прилично. К тому же ему не хватало одного рубля. Ах, зачем он пошел в эту баню. Да еще взял отдельный номер, как какой-нибудь барин.

— Надо было выкрутить белье, — посетовал поэт.

— Я читал британскую королевскую энциклопедию, — сказал писатель, — французскую „Ларусс", но нигде не написано, что белье надо выкручивать. Его надо стирать.

— А если серьезно, — смеясь глазами и морщинами на оливковом лице, — спросил поэт.

— А если серьезно, то я просто боялся сделать ему больно, — без улыбки объяснил гость.

— Ну, тогда другое дело, — поэт кивнул. — Это резонно. Теперь мне ясно, а когда не понимаешь чего-нибудь, то чувствуешь себя дураком.

— Мне не хватает одного рубля, — с грустью сказал писатель, почему-то оглядываясь по сторонам, словно в ответ на его слова кто-то невидимый протянет ему из пустоты этот рубль.

— Так в чем же дело, голубчик, — воскликнул поэт. — Зайдите к Аносовым — они живут на этой же площадке. Я всегда при затруднениях одалживаюсь у них. Такие чудесные милые люди.

— Хотите, я подарю вам сюжет для романа, — растроганно предложил благодарный писатель.

— Спасибо, голубчик, — сказал поэт. — Я не пишу романов. Лучше я вам подарю сюжет. Например, этот. Жил на свете рыцарь бедный… Нравится?

— А дальше? — заинтересовался писатель.

— Дальше? Это все. Тема для огромного романа. Жил на свете рыцарь бедный. Разве мало? Какое поле для фантазии…

— Пожалуй, вы правы, но об этом рыцаре уже написан большой роман, — сказал писатель и тепло попрощался с поэтом.