Противоречие по сути   ::   Голованивская Мария

Теперь дело не только в горле, но в сожженных деснах, разбухших, каких-то шершавых, саднящих. А горло и горлом-то назвать нельзя, кусок изнемогающей плоти, сжигающий и разъедающий сам себя.

Наконец-то объявили посадку. Самолет медленно начал заполняться. Пассажиров было немного, и они не торопились. Стюардесса вежливо проводила меня до места – слава Богу, у иллюминатора, значит, хотя бы с одной стороны никто не будет жевать и шуршать газетой. В салоне показался низкорослый высохший старичок с аккуратно постриженными седыми волосами, в болотных вельветовых штанах и новой синей лакостовской куртке. Через плечо у него висела болотная сумка, а на правой кисти болталась из дорогой кожи светло-коричневая визитка. Я почему-то был уверен, что он сядет рядом со мной. Так и вышло, стюардесса подвела его к моему ряду, и он, улыбнувшись мне фарфоровой улыбкой, легко опустился на соседнее кресло. Было видно, что он в прекрасном настроении. Я почему-то не мог отвести глаз от его рук – маленькие, сухие руки в желтых пегментных пятнах, ровные ухоженные ногти, золотой перстенек на мизинце. Последнее время я любил размышлять о старости, мне казалось, что в ней заключена какая-то тайна, и я пытался угадать ее. Когда он оказался рядом со мной, я сразу же подумал, что таким старичком мне не сделаться никогда.

Время до смерти, принудительно не заполненное ничем. Стайки старичков и старушек на скамейках в скверах. Свои разговоры с обильной жестикуляцией. Трости. Палки. Дым дешевых сигарет сквозь редкие зубы. Глубокий мокрый кашель. Бесконечные самоограничения, вошедшие в привычку. Штопка. Умение переживать зиму, осень, весну. Починка обуви, особые навыки, необходимые для того, чтобы ходить больными ногами по скользкоте и слякоти, газеты, телевизор, внуки, раздражение на подростков, политические легенды, затопившие сознание, футбол, Христос, таблетки, комнаты, наполненные запахом лекарств, деформация тела, перерождение и деградация, которые не пугают и не отвращают, а скорее вызывают нежность, временами останавливающийся взгляд, устремленный куда-то вдаль, неизвестно куда. Как живут они, коротая время… В чем их секрет, что знают они такого, чтобы жить, и чего не можем понять мы, глядя на них? Может быть, поливают фиалки, рисуют акварелью в альбомах, как барышни? Пишут мемуары, стыдливо, уклончиво вспоминая женщин, хвастают ратными подвигами? Или, может быть, просто течение дней увлекает их за собой в известную бухту, и никому не дано поплыть против этого медленного течения?..

– Вы простужены? – забеспокоился мой сосед, снова сверкнув фарфором. – Грипп?

"Этот ничего не штопает и небось перед главным путешествием балуется экзотическими земными маршрутами", – подумал я.

– Аллергия, – успокоил я его, – говорят, перелет лечит, так что надеюсь, приземлившись, родиться заново.

Он представился, я тоже, мы поговорили о полете, потом он, видно, хотел что-то спросить у меня, но его полупрозрачные, словно папирусные, веки медленно опустились, и он послушно провалился в сон.

Салон был заполнен. По радио объявили, что вылет задерживается еще ria двадцать минут и что это происходит не по вине экипажа. Стюардессы принялись, чтобы хоть как-то занять изнемогающих пассажиров, разносить воду. Первый же глоток минералки словно раскаленным свинцом обдал мне рот и горло.

Часы. Серебряный корпус и такой же из округлых средней толщины пластин браслет. На белом циферблате три других маленьких циферблата, в окошечке дата. Золотые римские цифры по окружности. Три восхитительных стрелки. Я открыл, футляр, когда хлопнула дверь парадного.

– Я обязательно позвоню тебе, Питер.

Мне было совершенно ясно, что она больше не придет и не позвонит.