Пурпур и бриллиант   ::   Паретти Сандра

Герцог подошел к двери. Он приоткрыл ее и бросил взгляд в комнату. Биби Лупин сидел у огня, закутав ноги в меховое покрывало. Отблеск огня играл на его лисьей мордочке. Как всегда, его глаза были чуть прищурены. Вокруг стола беспечно пили и ели несколько мужчин разбойничьего вида. Герцог отступил назад.

Иеппес не мог больше сдерживаться. Он должен был выговориться:

– Уже три месяца вы кормите этих людей и оплачиваете их кутежи, а что они сделали для вас? Все эти три месяца они только рассказывают вам сказки, и ничего больше. – Иеппес видел, что герцог не слушает его, однако упрямо продолжал: – Вы должны послать их всех к дьяволу. С тем же успехом здесь можно расквартировать всех гадальщиц Лиссабона. Присутствие этих людей в вашем доме отнюдь не производит хорошего впечатления. Ваша репутация... – Иеппес замолчал.

Он неуверенно взглянул в лицо герцога, с которого вдруг сошло отсутствующее выражение. Его серые глаза светились насмешкой, они стали жесткими и холодными, как лезвие клинка.

Герцог, все еще закутанный в накидку, все еще с шелковым дамским плащом, переброшенным через руку, молча прошел мимо Йеппеса. Быстрыми шагами он поднялся по лестнице. Он снял этот дом, даже не взглянув на него предварительно, и жил уже в нем три месяца, не обращая ни малейшего внимания на все те вещи, что его окружали.

Не застав никого из слуг в своих апартаментах, герцог облегченно вздохнул. Закрыв дверь на задвижку, он бережно повесил женский плащ на кресло. Потом подошел к узкому окну, раздвинул занавеси и открыл его. Когда он переехал в Каса Тресторес, перед домом росли деревья, однако он велел срубить их, чтобы они не загораживали вид на море.

Море. Отсюда, с высоты холма, его было хорошо видно. В эту ночь оно, как послушное зеркало, отражало темное небо. Огни кораблей, бросивших якорь в открытом море, сверкали ярче, чем звезды. Через час туман развеется и над портом. Уже сейчас его белые клубы уменьшались, становились прозрачными. Как фантастическая, натянутая между невидимыми столбами рыбачья сеть, висела туманная дымка над морем, слегка колыхаясь от ветра.

Господи, чего он ждет каждый вечер, отправляясь в порт? На что надеется, получая сообщения о результатах поисков от Лупина? Разве не уверен он абсолютно, что Каролина жива? Разве эта твердая вера не дает ему силы пережить время бесконечного ожидания? И кроме того, у него есть верный знак...

Герцог отошел от окна и взял со стола лампу. Он открыл обитую гобеленом дверь, за которой была винтовая лестница. Его тень металась в неверном свете лампы, неестественно изгибаясь на выступах каменных стен. Герцог остановился перед дверью, ведущей в башенную келью.

Помещение, в которое он вошел, было заставлено судовыми сундуками, ларями из кедра, кожаными чемоданами всех размеров. Здесь пахло сухими розовыми лепестками и еще чем-то, безраздельно принадлежащим женщине и впитавшим в себя ее аромат.

Герцог поставил лампу на один из сундуков. Теперь в его движениях не было ничего осмысленного, казалось, он совершал все чисто механически. Осторожно открыл он один из кожаных кофров, снял белое муаровое покрывало, скрывавшее содержимое. Потом вынул оттуда шкатулку с драгоценностями и снова потянулся к лампе. Его пальцы неуверенно ощупывали крышку, словно он не находил в себе сил, чтобы открыть ее. Или это было нетерпение, которое он пытался сдержать? А может, страх?

Наконец решившись, он приподнял крышку. На пурпурном бархате лежал бриллиант величиной с голубиное яйцо. В его блеске был золотой жар африканского солнца – и еще некое неуловимое сияние, обладающее таинственной магической силой. Герцог стоял потерянный, ослепленный сиянием камня, подаренного ему Каролиной.