Распутник   ::   Бэлоу Мэри

«Ага, значит, самое большое – это все-таки титул баронессы», – сообразил Банкрофт.

– Но разумеется, – добавила Патриция, – она ждет, что вы сразу же исправитесь, как только женитесь на ней.

– Гм! – кашлянул он.

– Исправившиеся грешники, говорят, самые лучшие, самые постоянные мужья.

– Лучшие – это значит наиболее опытные? – переспросил Банкрофт, упиваясь собственным остроумием. Беседа получалась интереснее, чем даже те, которые он вел со своими друзьями в Лондоне. – А постоянные – это значит постоянно готовые доставлять удовольствие… Но вы, кажется, из последних сил крепитесь, чтобы снова не покраснеть, не так ли, мисс Мэнган?

– А вы получаете удовольствие, вгоняя меня в краску, сударь, – парировала она. – Должна вам напомнить, если позволите, что я дочь священника.

– Кстати, почему вы так не похожи на свою кузину? – не удержался Банкрофт. – Почему так одеты? Почему вас не было с ней в Лондоне? Или вы там были?

– Я была в Лондоне, – просто ответила девушка.

– Но не выезжали вместе с ней? – удивился он. – А почему теперь вы не общаетесь с гостями своей тетушки?

– Я живу тут в настоящей роскоши, если сравнивать с тем, что у меня было в отцовском доме, – пояснила Патриция. – У меня есть все необходимое. Миссис Пибоди собирается найти мне подходящего мужа.

– О, – притворно восхитился он, – это, должно быть, великолепная перспектива.

– О да, – отозвалась девушка. – Великолепная.

Заросли поредели. Банкрофту не больше, чем его спутнице, хотелось, чтобы их увидели вместе. Он остановился, снял ее пальчики со своего рукава и поднес их к губам.

– Моя дорогая маленькая птичка, – сказал он, – нас не должны видеть, когда мы с вами так доверительно воркуем наедине. С огромной неохотой я вынужден с вами расстаться. Перед вашей красотой блекнет солнце, вы сами знаете.

– О, – ресницы ее затрепетали, – я так боялась, что вы этого не заметите, сударь. Пойду-ка я этой дорогой. А вы ступайте по той. Какое чудесное завершение моего приятного уединения. – Она вздохнула и направилась по траве к боковой двери дома.

Он поглядел ей вслед и направился к парадному крыльцу. Девушка шла легкими, широкими шагами. Он без труда представил ее с корзинкой на руке, а в корзинке – еда и одежда, чтобы раздать нуждающимся прихожанам.

«Что за милое, чистое существо, – подумал он. – Кажется, в ней совсем нет ничего искусственного». Он не испытывал сексуального волнения, но почему-то долго стоял и смотрел вслед новой знакомой, слегка улыбаясь. Наверное, Патриция ему просто понравилась, а он редко испытывал к женщинам симпатию.

* * *



Все, что она думала о снах и грезах наяву, было очень верно. Сны невозможно контролировать, и они не всегда приятны. Порой даже напротив.

Посреди ночи Патриция проснулась от боли и горечи и поняла, что плакала. Щеки ее были совсем мокрыми, а нос заложен настолько, что необходимо было поскорее освободить его. Девушка нащупала платочек под подушкой и громко высморкалась, пока наконец не смогла дышать свободнее. Потом она постаралась припомнить, что же ее настолько огорчило. Со снами вечно что-нибудь не так. Зачастую их просто трудно вспомнить, даже если они возбуждают сильные и глубокие эмоции.

Что же было на этот раз? Смерть мамы или кончина отца, который не прожил без нее и года? Может, воспоминания о той жизни, которая так не похожа на нынешнюю? Прежде всего в Холли-Хаусе она была начисто лишена той любви, которой переполнялась каждая минута в отчем доме. Но нет. Патриция снова аккуратно укрылась простыней до пояса и сложила ладони на животе. Нельзя так распускаться. Она станет презирать себя за слабость. Ведь жалость к себе – бесплодное чувство.