Последнее место, которое создал Бог   ::   Хиггинс Джек

— Вот у меня ваш паспорт и разрешение на проезд. Все в порядке. У меня еще есть два письма, боюсь, что они уже давно получены. — Он передвинул мне небольшую стопку бумаг. — Я и не подозревал, что у вас офицерское звание в Королевских военно-воздушных силах.

— Только в резерве, — ответил я. — Это большая разница.

— Была когда-то, мой друг, если верить газетам.

Я положил паспорт и разрешение на проезд в нагрудный карман и просмотрел письма. Оба пришли на мой старый адрес в Лиме. Одно — от отца с матерью, я узнал его по почерку. Другое — от командующего военно-воздушными силами, он обращался ко мне — пилот-офицер Н. Дж. Мэллори. Они могут подождать, оба письма.

Комманданте посмотрел на меня:

— Ну вот вы наконец едете домой, в Англию, и сеньор Штерн с вами. Я так понимаю, что он получил визу?

— Конечно.

Наступила короткая пауза. Он оказался в некотором затруднении, не зная, что сказать еще, и сделал самую простую вещь — вскочил на ноги, обошел стол и щелкнул каблуками:

— Ну, не смею вас больше задерживать.

Мы подошли к двери, он открыл ее и протянул мне руку. Когда я взял ее, улыбка исчезла с его лица. Я почувствовал, что ему необходимо сделать какие-то комментарии к тому, что произошло. И он сказал:

— Несмотря ни на что, я горжусь тем, что был его другом. Какой храбрый человек! Мы должны помнить его благородную смерть, а не то, что случилось с ним до этого.

Я промолчал. Да и стоило ли что-то еще говорить? Я просто пожал руку, и его дверь закрылась за мной в последний раз.

* * *



Когда я шел через украшенный колоннами холл, меня окликнули по имени. Я обернулся и увидел спешащую ко мне сестру Марию Терезу.

— О, мистер Мэллори, а я ждала вас. Хотела воспользоваться случаем и попрощаться с вами.

Она выглядела совсем как прежде. Выглаженное белое одеяние, румянец на щеках и спокойное выражение умиротворения на лице, совсем как тогда, когда я впервые увидел ее.

— Очень любезно с вашей стороны.

— В некотором роде я чувствовала, что мы никогда по-настоящему не понимали друг друга, и сожалею об этом.

— Так и есть. Во всех отношениях. Я понимаю, вы собираетесь остаться здесь?

— Совершенно верно. Скоро и другие прибудут из Америки, чтобы присоединиться ко мне.

— И снова поехать туда же, вверх по реке?

— Именно так.

— А почему бы вам не оставить их в покое? — спросил я. — Почему никто не хочет оставить их в покое? Они не нуждаются в нас — ни в одном из нас — и в том, что мы можем им предложить.

— Не думаю, что вы все хорошо сознаете.

До меня вдруг дошло, что просто теряю с ней время.

— Тогда я рад, что не сознаю, сестра.

И в самый последний момент нашей встречи мне вдруг показалось, что я на самом деле понял ее. У нее было что-то совсем другое во взгляде, что-то неопределимое, а может быть, просто я принимал желаемое за действительное. Она повернулась и ушла.

Я смотрел, как она спускается по ступеням лестницы к очереди извозчиков, которые дремали под жгучим солнцем. Вроде бы ничего не изменилось, и в то же время все стало другим.

Больше я ее никогда не видел.

* * *



Я стоял у кормовых поручней парохода. Прошло уже полчаса, как мы отошли от Манауса. И тут я вспомнил про письма. Как раз когда читал письмо от командующего военно-воздушными силами, меня отыскал Менни:

— Что-нибудь интересное?

— Меня переводят на действительную службу. Должен был явиться уже два месяца назад. Письмо ходит за мной еще с тех пор, когда я работал в Перу.

— Да? — Он печально покачал головой. — Новости из Европы, кажется, становятся с каждым днем все хуже и хуже.

— Одно только ясно, — ответил я. — Они стараются собрать пилотов домой. Всех, кого могут.

— Мне тоже так кажется.