Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна   ::   Леблан Морис

 — Такие знаки внимания трогают меня до слез. Настоящий почетный кортеж! Черт тебя побери, милый Вебер, ты всегда уважал иерархию. Помнишь, как следует себя вести с непосредственным начальством.

И, похлопав его по плечу, добавил:

— Я намерен, милый Вебер, подать в отставку. И рекомендовать тебя в качестве своего преемника.

— Это почти сделано, — проронил Вебер.

— В добрый час! А я уже тревожился об успехе моего побега. Теперь я спокоен. С того момента, когда Вебер станет шефом службы Сюрте…

Господин Вебер не стал отвечать на этот выпад. Он испытывал, в сущности, весьма сложное чувство к своему противнику, замешанное на страхе, который внушал ему Люпэн, уважении, питаемом к князю Сернину, и почтительном восхищении, неизменно жившем в нем в отношении господина Ленормана. Все это — с добавлением злопамятства, зависти, а также ненависти, получившей наконец долгожданное удовлетворение.

Они прибыли ко дворцу правосудия. У подъезда вестибюля, именуемого Мышеловкой, ожидали уже служащие Сюрте, среди которых, к радости Люпэна, оказались лучшие из его помощников, братья Дудвиль.

— Господин Формери у себя? — спросил он их.

— Да, шеф, господин следователь — в своем кабинете.

Господин Вебер поднимался по лестнице впереди Люпэна, следовавшего между двумя Дудвилями.

— Женевьева? — прошептал арестованный.

— Спасена.

— Где она?

— У своей бабки.

— Мадам Кессельбах?

— В Париже, в отеле Бристоль.

— Сюзанна?

— Исчезла.

— Штейнвег?

— Ничего о нем не знаем.

— Вилла Дюпон охраняется?

— Да.

— Какова сегодня утренняя пресса?

— Отличная.

— Хорошо. Вот инструкция о том, как со мной сообщаться.

Они как раз подошли к внутреннему кулуару второго этажа. Люпэн незаметно сунул в руку одному из братьев крохотный бумажный шарик.

Едва он, в сопровождении заместителя шефа, вошел в его кабинет, господин Формери произнес знаменательную фразу:

— Вот и вы! Никогда не сомневался в том, что рано или поздно вы попадете наконец в наши руки.

— Я тоже в этом никогда не сомневался, господин следователь, — отозвался Люпэн, — и могу только радоваться, что судьба для моего ареста избрала именно вас, отдав таким образом справедливость такому честному человеку, как я.

«Он надо мной издевается», — подумал господин Формери.

И тем же тоном, ироническим и в то же время серьезным, ответил:

— Честному человеку, каким вы являетесь, милостивый государь, теперь придется объясниться по поводу трехсот сорока четырех дел, связанных с кражами, взломами, мошенничеством, подделками, шантажом, скупкой краденого и так далее. Трехсот сорока четырех!

— Не более того? — спросил Люпэн. — Право, мне стыдно.

— Честный человек, каковым вы являетесь, сударь мой, должен держать ответ по поводу убийства некоего Альтенгейма.

— А это уже нечто новое. Такая идея исходит от вас, господин следователь?

— Вот именно.

— Здорово! Вы действительно делаете успехи, господин Формери.

— Положение, в котором вас застали, не оставляет в этом сомнений.

— Никаких, согласен. Позволю себе, однако, спросить: от какой раны умер Альтенгейм?

— От раны в шею, причиненной ударом ножа.

— Где же этот нож?

— Его не нашли.

— Как же получилось, что его не нашли, поскольку убийцей был я, и застали меня на том же месте, возле человека, которого я убил?

— По-вашему, значит, убийца…

— Не кто иной, как тот, кто зарезал господина Кессельбаха, Чемпэна и других. Характер раны — достаточное доказательство тому.

— Каким же путем он ускользнул?

— Через люк, который вы можете обнаружить в том же зале, где произошла трагедия.

Господин Формери сделал хитрую мину.

— Как же получилось, что вы не последовали такому спасительному примеру?

— Я пытался это сделать.