Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица   ::   Нестерова Наталья

Видели в телевизоре Федора Бондарчука? Тоже бреется.

— Это который Сергея Бондарчука сын? — спрашивает, точно речь идет о соседе по лестничной клетке. — Наверное, у мальчика проблемы. Разве его отец по доброй воле постригся бы под ноль?

— Если бы для роли, то постригся.

— Думаешь, у Феденьки роль тяжелая? Вот у Кати из квартиры двадцать пять тоже тяжелая роль. С одной стороны Катя — невестка, а с другой — свекровь. Меж двух огней. Катина свекровь — в маразме, с придурью, а невестка — с гонором: вы, говорит Кате, некультурная женщина, потому что, когда чихают, «будьте здоровы!» произносите. А надо тому, кто чихнул, извиниться перед присутствующими, а им сделать вид, что чиха не заметили. Это где ж такую культуру вывели? Катя, добрая душа, теперь и чихнуть боится, чтобы отношений не испортить.

Мы проговорили с Раисой Тимофеевной еще полчаса, прошлись по всем квартирам. Я похвасталась: сын областную олимпиаду программистов выиграл. Теперь о Колиных успехах пойдет молва. Мне приятно.

Раиса Тимофеевна достала свой гроссбух.

— На что собираем?

— Новенькие, квартира девять. Он, Федор, в милиции работает. Тут нам повезло, как ты считаешь? Всегда хорошо из органов в соседстве иметь.

Я не могла не согласиться.

— Она, Настя, в музыкальной школе преподает. Ой! Надо подсказать, чтоб за бандитовой виолончелисткой присмотрела. Правильно? Когда из школы привести, ведь по дороге и вообще. Сыночку шесть лет, в этом году в первый класс. Федор и Настя все деньги в квартиру вбухали, в долги влезли. Мебели — пшик. На кухне — холодильник и плита, кастрюли на полу стоят. Вместо стола — коробка, сидят на ящиках. Вот и думаю: сбросимся, пусть хоть табуретки купят. Вам как? Десятка не в урон будет?

— Не в урон, — сказала я и достала деньги.

Раиса Тимофеевна надела очки и вписала ниже заголовка «Игнатовы, кв. 9 на обзаведение» — «Уколовы, кв. 5 — 10руб.». А выше нашей фамилии шел столбец цифр от десяти до ста «руб». С Гурвичей Раиса Тимофеевна меньше сотни не брала.

— Вот и славно! — Раиса Тимофеевна закрыла тетрадь. — А то Даша из пятнадцатой кривится: я новеньких не знаю, почему на них сдавать обязана? Да никто не обязан! Но пососедски, по-людски жить надо! Правильно?

Тот визит Раисы Тимофеевны был последним. Откровенно говоря, что Сарафанное радио пропало, никто не заметил. Нам в голову не могло прийти, что с ней может случиться недоброе. Раиса Тимофеевна была вечной, или — надежно долговечной, как стены нашего дома.

О ее смерти мы узнали почти случайно. В доме погас свет. Час сидим без электричества, второй, третий. Лето, жара, в разгаре заготовка консервов, холодильники текут… Высыпали на улицу, мужики, не дожидаясь монтеров, в трансформатор полезли… Рубильником пощелкали — электричество появилось. И тут мы обращаем внимание, что Раисы Тимофеевны среди нас нет. Такого не бывало! Стали друг друга спрашивать, к кому она в последнее время наведывалась. Оказалось, никого не навещала уж несколько дней. И вдруг стало нам тревожно и страшно, словно лишились электричества на всю оставшуюся жизнь. Как без него?

Хоронили ее как народного лидера. И одновременно — как вора в законе. Потому что кладбищенский сторож, когда увидел нашу большую процессию, спросил:

— Кто из мафии преставился?

Поминки на улице перед домом организовали. Дорогу перегородили, вынесли каждая семья по столу, в ряд выстроили, метров на сто протянулось. Договорились белыми простынями накрыть, чтоб одинаково. Все женщины готовили, даже Люся Козлова, у которой семья круглогодично на магазинных пельменях сидит. С новенькими перезнакомились. Вот ведь как получилось: и после смерти Раиса Тимофеевна доброе дело сделала. Осуществилась ее мечта видеть нас единым коллективом.