Семейный стриптиз   ::   Голдсмит Оливия

Мало ли что там прячется, под бархатной крышкой, – брелок для ключей, посеребренный наперсток или вовсе какая-нибудь финтифлюшка? Плевать. Этот дар любви ос­танется с ней навсегда. Но как же колотится сердце!

– Флора, фауна, камни? – выпалила Энджи, хватаясь за детскую игру как за спасательный круг. Все, что угодно, лишь бы выиграть время.

– Ну-у-у… Флору у нас представляешь ты – цветочек; я из мира фауны – животное. А подарок определенно из мира камней.

Ура!

Ладони Энджи сомкнулись вокруг прохладного барха­та. Неужто самоцветы? Сражаясь с подступающим обмо­роком, она щелкнула замком крышки… Небольшой, но восхитительной формы сапфир в окружении крохотных жемчужинок задорно мигнул ей из утопленного шелкового ложа.

Кольцо!

– Боже, боже, какая красота! – Энджи не сводила глаз с гофрированной шелковой подложки.

– Забавно, – суховато заметил Рэйд. – Не знаю, иуда­изм тут влияет или католичество, но создателя ты помина­ешь исключительно в связи с сексом и драгоценностями.

Пальцы его стиснули бедро Энджи, и она мысленно поклялась немедленно… завтра же, после работы, отпра­виться в тренажерный зал. В благодарность за эти дивные минуты она сохранит свои бедра в первозданной крепости навечно! «Завтра же начинаю питаться салатами, – сказа­ла она себе. – Фруктами, консервированными в собствен­ном соку. И еще буду пить воду. Как минимум четыре бу­тылки «Эвиан» в день – а потом хоть потоп!»

– Знаешь, чего мне хочется?.. – с улыбкой спросил Рэйд. – Чтобы ты мне кое-что пообещала.

Пообещала? Ха! Да она ради него и так готова уме­реть – с голоду или от разрыва мочевого пузыря.

– Все, что угодно, любовь моя. Кроме проституции и косметической операции на носу.

Рэйд залился смехом. Вот что Энджи любила в нем, по­мимо прочих достоинств, – он был смешлив, хохотал за­разительно и со вкусом. Но неожиданно улыбка на его лице сменилась торжественной серьезностью певчего из церковного хора.

– Давай повторим брачные клятвы, – взяв ладонь Энджи в свою, попросил Рэйд. – Я хочу взять тебя в жены еще раз!

Энджи опять вспыхнула, теперь уже от избытка чувств. В последнее время Рэйд не скупился на милые сердцу женщины знаки внимания – то цветы преподнесет, то симпатичную безделушку, но сегодня – сегодня… он превзошел самого себя. Ей хотелось смеяться и плакать от счастья; следуя семейной традиции, она выбрала первое. «Смех, и только смех! – твердила дочери Натали Голдфарб-Ромаззано в самые тяжелые минуты жизни. – По крайней мере, сохранишь макияж».

Протянув руку, Энджи накрыла своей ладонью аристо­кратически длинные пальцы мужа.

– Что за чудесная мысль, дорогой! Конечно, я готова поклясться тебе в любви и верности. Хочешь, сделаю это сегодня же, когда вернемся домой?

– Нет! – перебил ее Рэйд. – Дома не годится! Я хочу пригласить знакомых, коллег, родных. Своих. И твоих. Понимаешь? Хочу устроить свадьбу.

– Вторую? – Конечно, приятно, что он так расчувст­вовался, но это уж чересчур. Как бы ему объяснить, чтобы, не дай бог, не обидеть? – Да я еще от первой не отошла! Только-только покончила с благодарственными письмами твоим родственникам за разделочные доски, которыми они нас наделили. И вообще… так не принято, дорогой.

Энджи решила, что это самый резонный довод для представителя семейства, где постоянно говорят о том, что «принято», а что нет. Свекровь, бедняжку, до сих пор тря­сет от ляпов новоиспеченной родственницы. В церкви Уэйкфилды едва в обморок не попадали, увидев, что Энд­жи пригласила одновременно раввина и бывшего, ныне женатого, католического священника.

– Так не принято, – повторила она. – Разве что лет через десять… двадцать пять…

– Почему? Я люблю тебя больше, чем год назад, когда женился, – настаивал Рэйд.