Серебряная книга романов о любви для девочек   ::   Чепурина Мария

Перед ней была отличница Михеева – тихая, бледно-веснушчатая девочка с вечно смущенным, как будто извиняющимся лицом.

– Французский, – ответила Люба.

– Я тоже! Пошли!

И они пошли. Просторный коридор, большие окна, лестница с истершимися ступенями и чугунными перилами…

– Знаешь что? – сказала Люба. – Здорово, наверно, в такой школе учиться с первого класса.

– В какой – такой? – Оля пожала плечами.

– В старинной… Честно говоря, мне сначала не нравилось здесь. Непривычно. Всё такое… как сказать… важное, что ли? Вот так закроешь глаза и представляешь себе, как будто ты барышня из прошлого века! Как будто живёшь при царе… и встречаешься с бедным студентом!

– Придумаешь тоже, – сказала Оля.

На ее лице было удивление. Люба смутилась.

– Это я так, – поспешила добавить она. – Фантазирую. А скажи, в тысяча девятьсот двенадцатом году школа уже была?

Михеева и этой фразе удивилась.

– Не знаю.

– Жаль.

– Мы этого не проходили.

Кабинет французского, как выяснилось, был на первом этаже. Совсем маленький, он не имел даже доски. Шесть парт, поставленные в один ряд, два книжных шкафа, плакаты с видами Парижа, с алфавитом и таблицей глаголов, да магнитофон на подставке – весь интерьер.

Люба уселась на пятую парту вместе с Олей.

Урок был первый в этом учебном году, так что ничего особо сложного ребят сегодня не ждало. Учительница спрашивала, кто что помнит из седьмого класса. Сережа изучал английский. В отсутствие объекта интереса Люба занималась тем, что разглядывала пёстрые виды Парижа.

Если же смотреть прямо перед собой, то можно было увидеть трусы Изольды Тарасюк. Эта девица шла в ногу с модой, но на свой лад. Она носила брюки с заниженной талией и, сев, усердно выгибала спину, дабы ни у кого не возникало сомнений в том, что она уже взрослая. С теми же целями Иза курила – Багрянцева сама видела ее за этим делом вместе с Женькой Жигулиной, и манерами и видом смахивающей на пацана. Изольдины трусы были зеленые. Рядом с ней сидел толстый Макар, озабоченный тем, чтобы замочить всех монстров на четвертом уровне и накопить на новый плеер. Соседкой с ее достопримечательностями он не интересовался.

Посреди урока Любин взгляд упал на подставку под столом, где стояли магнитофон и кассеты. Люба обратила внимание, что какой-то странный, еле видный шов окаймлял подставку. Крышка люка?

– Оля, Оль! – зашептала соседке Багрянцева, уверенная в том, что старожилка, а тем более отличница, должна знать, в чем тут дело. – Что это такое под столом? Люк, что ль?

– Что? – не поняла Михеева.

– Я говорю – люк под столом?

– Какой еще люк? А… Не знаю… Тише, вон Нина Антоновна говорит что-то.

«Вот это выдержка! – подумала Багрянцева. – Сидит весь урок – и ни слова!»

Еще повертев головой, Люба обнаружила за спиною у себя след от камина и двух модниц. Алена с Алисой под партой читали какой-то журнал и бормотали названия: «Шанель», «Герлен», «Диор» – словом, прилежно изучали французский язык. Камин же явно вырисовывался в углу, хотя он был заделан и покрашен в тон стене.

Кто знает, может быть, его топили в тот день, когда Еля тайно обвенчалась со своим студентом?

Определенно, Любе эта школа нравилась…

Домой Багрянцева с Михеевой пошли вместе.

– Забавный у вас класс, – заговорила Люба, миновав ограду школьного двора.

– Ужасный.

– Не-е-ет. Я поначалу тоже думала ужасный, но теперь привыкла.

– Не знаю… Мне не очень-то по вкусу все эти компании: что Тарасюк с Жигулиной – куряки, что Лепетюхина с Ухиной – сплетницы, грубиянки, что эти финтифлюшки три…

– Если станем сейчас их ругать за глаза, то сами будем сплетницами, – заметила Люба.

Михеева согласилась:

– Ну ладно. Мы про них не будем.

Около минуты девочки шли, не зная, о чем говорить.