Соловьиная ночь   ::   О`Бэньон Констанс

Что касается Кэссиди, то собственные светлые волосы ей никогда не нравились, и вообще, она меньше всего думала о той ответственности, которую налагает на девушку благородное происхождение.

Разница в возрасте составляла между ними три года, но это никогда не имело особенного значения. Они были лучшими подругами. Кэссиди всем сердцем любила милую Абигейл, которая платила ей тем же. Сестра казалась Кэссиди верхом совершенства — красивой и кроткой. Сама же она отличалась строптивым, своенравным характером, бурным темпераментом и прямолинейностью.

— Тебе больно, дорогая? — сочувственно спросила Абигейл. — Он тебя обидел?

— Нисколько, — ответила Кэссиди. — Стоит ли на него обижаться? Я сегодня такая счастливая.

— Генри и в самом деле чудовище. Ты была совершенно права. Я обязательно расскажу родителям, как он с тобой обращался, — Абигейл обняла Кэссиди и положила ей голову на плечо. — Я больше никогда не позволю ему поднимать на тебя руку. Ему еще повезло, что этого не видела тетушка Мэри. Уж она бы задала ему выволочку!

— Не думаю, что он осмелился бы так вести себя при ней. Ты и сама это знаешь, — ответила Кэссиди.

Сестры обменялись улыбками.

— Гляди! — воскликнула Кзссиди, позабыв обо всех огорчениях. — Там на дереве белка!

— Нужно возвращаться домой, — напомнила ей Абигейл. — Тетушка ждет к чаю гостей.

— Ну и что? — удивилась Кэссиди. — Тоже мне гости — теща Генри со своими дочками! Я их терпеть не могу. Глупые напыщенные гусыни!

— Может быть, и так, но мы не должны осуждать тетушку Мэри. Она приглашает их только ради Генри. Для него она готова на все.

— Ты только взгляни, — снова воскликнула Кэссиди, показывая вверх, — белка забралась в дупло! Как ты думаешь, она там круглый год живет?

Шестнадцатилетняя Абигейл слегка поморщилась. Что за детские разговоры!

— Понятия не имею, — проворчала она. — Повадки грызунов меня не интересуют.

— Удивляюсь, — продолжала Кэссиди, — чем питаются белки здесь, в Лондоне?

Видя простодушную радость сестры, Абигейл невольно улыбнулась.

— Думаю, что дядя Джордж тебе это объяснит, — сказала она.

— А как ты думаешь, папа и мама поведут нас гулять на Друри-лейн? — спросила Кэссиди и, слегка подпрыгнув, отломила веточку. — Мне так хочется посмотреть на цветочниц, которые продают лаванду, и попить лимонада. Его там продают прямо на улице!

— А я бы хотела посмотреть дворец, где заседает парламент. Дядя Джордж обещал сводить меня туда, — сказала Абигейл, чинно ступая по дорожке. — А еще мне ужасно хочется покататься по Темзе в крытой лодке.

— А мне бы хотелось пойти на ипподром. Посмотреть на лошадей и бега, — задумчиво проговорила Кэссиди. — Как ты думаешь, — спросила она сестру, — родители не задержатся в пути?

— Главное, чтобы они, наконец, приехали, — ответила та. — Я так по ним соскучилась.

— Ты только вообрази, Абигейл! — воскликнула Кэссиди. — Генри больше никогда не будет нами командовать. Целый год подчиняться его тирании — это уж слишком!

Абигейл кивнула.

— Генри просто не способен чувствовать себя счастливым, — сказала она. — Он никогда не улыбается и выходит из себя, когда видит, как радуются другие. Мне так жалко наших маленьких племянниц. Как ты думаешь, почему он такой?

— Не знаю. Он совсем не похож на папу и маму, — ответила Кэссиди с лукавой улыбкой. — Может быть, его подбросили цыгане?

— Мы должны его пожалеть, — серьезно сказала Абигейл. — К тому же Патриция обращается с ним не лучшим образом.

— Иногда мне кажется, что ты слишком добра к нему, Абигейл, — проворчала Кэссиди. — Какое мне дело до Генри и его жены! Я хочу радоваться жизни, а они на это не способны. Генри сам во всем виноват. Он полагает, что Лондон проклятый город, где может жить только дьявол.