Тайная гавань   ::   Картленд Барбара

Дрожа от волнения, Грэйния лихорадочно перебирала в уме имена людей, искала хоть кого-то, к кому могла бы обратиться за помощью.

И поняла, что, даже если такие люди найдутся, отец вправе забрать ее, и они не смогут воспротивиться или даже просто выразить протест.

Стоя на лестничной площадке, она вдруг услыхала смех Родерика Мэйгрина, и смех этот диким ужасом вторгся в ее сознание, напомнив о том, насколько она беспомощна.

Она почувствовала, что это не просто смех сильно пьяного человека; так смеется тот, кто вполне доволен своей судьбой и тем, что добился желаемого.

И тут Грэйния поняла еще одно, поняла так, словно кто-то объяснил это ей на словах.

Родерик Мэйгрин хотел ее не только из-за ее внешности — об этом легко было догадаться по выражению его глаз, — но и потому, что она дочь своего отца, что она имеет, таким образом, определенный вес в обществе, даже столь небольшом, как на Гренаде.

Он привязался к ее отцу не просто потому, что они были соседями, а потому, что отец был принят у губернатора, с ним советовались, к нему относились с уважением и сам губернатор и все мало-мальски значительные люди.

Перед отъездом с острова Грэйния начала понимать общественный снобизм, развитый везде, где правила Британия,

Но мать Грэйнии совершенно открыто говорила, что не переносит Родерика Мэйгрина не из-за его происхождения, а из-за его поведения.

Грэйния слышала ее слова, обращенные к отцу: «Этот человек груб и вульгарен, и я не желаю видеть его в своем доме». «Он наш сосед, — беззаботно отвечал граф, — а у нас не так уж много соседей, чтобы проявлять излишнюю разборчивость».

«Я предпочитаю проявлять то, что ты называешь разборчивостью, если речь идет о дружбе, — возражала графиня. — У нас множество других друзей, было бы только время видеться с ними, и ни один из них не желает знаться с Родериком Мэйгрином».

Отец пытался спорить, но мать оставалась тверда.

«Мне он не нравится, и я ему не доверяю, — заявляла она. — Мало того, я верю рассказам о его жестоком обращении с рабами. Я не стану принимать его у себя».

Мать настояла на своем, и Родерик Мэйгрин не появлялся в «Тайной гавани», но Грэйния знала, что отец встречается с ним в других местах на острове, и они пьют вместе.

Теперь мать умерла, а отец дал согласие на брак дочери с человеком, которого она ненавидела и презирала и которого со страхом сторонилась.

— Что же мне делать?

Она снова и снова задавала себе этот вопрос; и когда вошла к себе в спальню и заперла дверь, казалось, самый воздух, вливавшийся в отворенное окно, твердил те же слова.

Она не стала зажигать свечи, стоявшие на туалетном столике, но подошла вместо этого к окну взглянуть на небо, усыпанное тысячами звезд.

Лунный свет сиял на листьях пальм, слегка покачивающихся от слабого ветра с моря.

Пусть и несильный, но все-таки свежий бриз, пролетая над островом, смягчал тяжелую и влажную духоту, которая с восходом солнца делалась почти нестерпимой.

Стоя у окна, Грэйния ощущала резкий запах мускатного дерева, пряный аромат коричных и гвоздичных деревьев.

Может, она всего лишь вообразила их, однако запахи пряностей занимали такое значительное место в ее воспоминаниях о Гренаде, что ей казалось, они взывают к ней и приветствуют ее возвращение домой.

Но домой к чему? К кому?

К Родерику Мэйгрину и ужасному браку? Она скорее умрет, чем покорится!

Она не имела представления, сколько времени простояла у окна.

Годы, проведенные в Англии, исчезли, словно их и не было никогда; Грэйния оставалась частицей острова, на котором прошло так много лет ее жизни.

Это было не только очарование тропических джунглей — гигантских древовидных папоротников, вьющихся лиан, плантаций деревьев какао… Все это именно история ее собственной жизни.