Утренняя песня   ::   Кейтс Кимберли

Но если бы я собирался кого-то поджечь, то сейчас для этого самое время.

– Я слышала, находятся смельчаки, отважившиеся подолгу находиться у вас в услужении. Хочу испробовать свои силы – попросить вас нанять меня на работу.

– Ну разумеется, – он рассмеялся с сарказмом, – я имею обыкновение нанимать бродяжек и давать им ключ от шкафа, где хранится серебро.

Возмущение и стыд опалили щеки Ханны из-за его пренебрежительного отказа. Хотя она уже успела привыкнуть к тому, что к ней относились точно к грязи под ногами – как к чему-то надоедливому, от чего хочется побыстрее избавиться.

Но ее самым большим счастьем и самым опасным недостатком всегда была гордость, она не позволила ей погибнуть, когда семья лишилась состояния. Высокомерие и презрение дурно воспитанного человека вызвали у Ханны гнев.

Ей захотелось послать его к черту, но сдавленный кашель, раздавшийся из-за колонны, заставил ее прикусить язык. Ее спина будто налилась свинцом, а скрытый вызов заставил поднять подбородок вверх.

– Сэр...

Он прищурился.

– Насколько я понимаю, меня приглашают на танец, мадам, но я не сумасшедший, чтобы впустить такую, как вы, в свой дом. Кроме того, у меня полностью укомплектован штат слуг, хотите верьте, хотите нет, они вполне терпимы к сменам моего настроения, если, разумеется, не считать проклятых помощников со слабыми позвоночниками.

– Тогда вам, может быть, нужна женщина?

– Женщина?

Она думала, что самые тяжкие унижения уже позади, но презрение этого человека усилило их во сто крат, что она прочла в его глазах, и Ханна ужаснулась, когда поняла, что ее предложение он мог истолковать лишь в одном смысле. Ханна дала бы ему пощечину, если бы не услышала в этот момент приглушенный кашель малыша.

– Соблазнительное предложение, но, боюсь, я должен отклонить его, – засмеялся он. – У меня более утонченный вкус.

– Я не предлагала ничего подобного! – возмутилась она. – Хотела лишь сказать, что, может быть, вам нужна женщина для работы, с которой не справляются мужчины со слабыми позвоночниками.

– Вы хотите наняться ко мне в помощники? Это смешно. Вы не можете заниматься тем, чем занимался Уиллоби.

– Но вы не можете быть в этом уверены, поскольку не сказали, что это за работа.

В это мгновение она не удивилась бы, если бы узнала, что в обязанности Уиллоби входило скармливание девственниц чудовищу, живущему под лестницей, и накрахмаливание шейных платков настоем из зубов младенцев.

– Скажите, мисс... мисс... как там вас...

– Мисс Ханна Грей... Грейстон, – торопливо солгала она.

– Какими же талантами вы обладаете, мисс Грейстон? Кроме умения бегать по сельской местности с видом вымокшей кошки. Не думаю, что к вашим достоинствам относится умение записывать музыку.

– М... музыку? – Она изумленно уставилась на него. Ее музыкальное образование ограничивалось пением кельтских народных песен, которые она когда-то слышала в поместье отца.

– Да-да, музыку, – повторил он. – Мелодии, часто проигрываемые на инструментах типа фортепиано, обычно просто режут слух.

– Я... я обожаю музыку.

Это была правда. Она обожала музыку так, как обожала искусство Микеланджело, – с благоговейным трепетом и полным отсутствием способностей в этой области.

– Но почему... то есть если вы композитор, почему сами не записываете музыку?

– Почему не записываю музыку сам? – Он вытянул перед собой руки красивой формы – сильные, с длинными пальцами, таившие в себе мужественность. В свете, струившемся из двери, блеснуло кольцо с печаткой.

– Тогда у меня пальцы были бы испачканы чернилами. Нет ничего более вульгарного.

– Я... я умею это делать! – выпалила Ханна, совершенно сбитая с толку, пытаясь разглядеть выражение его лица.