Узник в маске   ::   Бенцони Жюльетта

Сам Людовик довольствовался серебряным шитьем на камзоле и одним-единственным бриллиантом на шляпе, осененной пучком белых перьев.

Молодая пара приняла военный парад и терпеливо выслушала нескончаемую речь канцлера Сегье, увешанного золотом с ног до головы, считавшего этот день и собственным триумфом. Ни для кого не составляло тайны, что Мазарини доживает последние дни; в этой связи самоуверенный канцлер прочил самого себя в премьер-министры. Наконец длиннейший кортеж королевы, направляющейся в Лувр, тронулся с места. Людовик XIV с видимым облегчением вскочил на красивого гнедого коня; Мария-Терезия уселась, по словам хрониста, в «колесницу, превосходящую красотой ту, в которой безосновательно представляют возлежащим наше светило; кони, впряженные в эту колесницу, затмили бы скакунов, влекущих это сказочное божество».

Люди встречали королеву криками воодушевления, она отвечала им сперва робкой, потом все более уверенной улыбкой и все более весело помахивала ладошкой. Перед ней гарцевал человек, которого она теперь любила сильнее всех на свете, в этот чудесный день он сулил ей безбрежное счастье. Однако этой встрече было далеко до испанской помпы, до преклоняющих головы людей, в религиозном безмолвии провожавших глазами венценосных идолов, похожих пышностью на хоругви на крестном ходу. В Париже народ тоже вышел приветствовать своих владык, но поклоны быстро сменялись подбрасываемыми в воздух шапками и произнесением нараспев рифмованных строчек:

Скорей расстанься, королева,

С красивым прозвищем «инфанта»

В объятьях царственного франта!

В шесть часов вечера торжественная процессия, сопровождаемая бравурной музыкой, достигла наконец Лувра, который по такому случаю успел принять щеголеватый вид, чему поспособствовало длительное отсутствие двора. Чету ждали обновленные покои, свежие драпировки и море цветов. Квадратный внутренний двор еще не принял свой окончательный вид, но это не портило впечатления.

Сильви наблюдала за процессией вместе с госпожой де Навай и госпожой де Мотвиль с балкона особняка Бове, принадлежавшего камеристке Анны Австрийской Като, по прозвищу Кривая, обогатившейся благодаря своему подвигу, это она, завладев во время Фронды молодым королем, лишила его невинности… Мать короля была в восторге от ее поступка, вследствие чего супруг сей особы, торговавший прежде лентами на галерее дворца, был произведен в советники и бароны де Бове. На удачливую пару низверглась подлинная манна небесная. Она приобрела у Мадлен Кастильской, супруги Фуке, участок вдоль улицы Сент-Антуан, на котором возвела чудесный особняк, новизна которого заключалась в главном фасаде, выходящем непосредственно на улицу и оживленном многочисленными балконами.

Сейчас эти балконы были украшены алым бархатом. На одном из двух, самых красивых, стояли Анна Австрийская, ее свояченица, мать английского короля, и молодая Генриетта, дочь последней; на втором — Мазарини и Тюренн. Остальные видные придворные, не участвовавшие в процессии, столпились на других балконах.

Госпожа де Фонсом и две ее подруги оказались здесь вопреки своей воле, они дружно презирали баронессу де Боне вместе с ее свеже намалеванным гербом и не видели большой разницы между ею и заурядной содержательницей борделя. Однако королева-мать лишила их возможности отказаться, назвав их в числе приглашенных, раз она сама почтит этот дом своим присутствием, значит, там не грех находиться и всем прочим. Упрямицам пришлось уступить, благодаря чему Сильви удостоилась приветствия господина де Грамона, шествовавшего позади короля, вместе с другими маршалами Франции.