Венец желаний   ::   Грант Лаура

Женщины добрались до своих покоев, никого не встретив по дороге.

— Король знает, что я уходила? — беспокойно спросила Алуетт.

— Нет, будь спокойна. Хотя на кухне была суматоха, когда стража принесла Ренара. Вид у него ужасный! Я боялась за тебя, дорогая. Что случи лось?

Тут только ее старые глаза разглядели грязь на шелковом платье, к тому же порванном на спине.

Алуетт ничего от нее не скрыла, а потом опять зарыдала, винясь в несчастье пажа.

Старуха прижала ее к себе, как делала это в детстве.

— Я тоже виновата, миледи. Не надо было мне тебе помогать обманывать короля. Он оторвет мне голову, если узнает!

— Нет, — попыталась успокоить свою старую няню Алуетт. — Я скажу, что ты ни о чем не знала, — сказала она, хотя по ее лицу пробежала тень, когда она подумала, что сделал бы с ней венценосный брат, если бы узнал о ее глупой выходке.

— Кто же этот шевалье, который тебя спас? — как бы невзначай спросила Эрменгарда, и Алуетт вновь залилась румянцем.

— Его зовут Рейнер де Уинслейд. «Удивительно, как по-особому звучит имя, если любишь человека», — подумала Эрменгарда с болью. Алуетт не сумела скрыть от нее то, чего еще не понимала сама. И не поймет, если постараться. Эрменгарда не собиралась нарушать обещание, данное ею Лизетт, бывшей служаночке, попавшейся на глаза королю Людовику и истекшей кровью после рождения Алуетт.

«Позаботься о моей крошке, — попросила ее тогда умирающая Лизетт, собрав последние силы. — Пусть она не повторит мою ошибку. Когда она вырастет, отдай ее святым монахиням. Если она а не узнает прикосновения мужчины, то не разобьет себе сердце…»

Лизетт прошептала последние слова, и Эрменгарда заплакала по своей чернокудрой подружке, которая была такой веселой и беспечной, пока, на свое несчастье, не попала в постель к королю. Людовик прекратил с ней встречаться, как только королева выздоровела, и ханжески отрекся от служанки, выдав ее поскорее замуж, едва узнал о беременности. Предательство короля разбило сердце бедной девушки, несмотря на удачное в ее положении замужество и доброту графа. Она-то мечтала, что король отведет ей во дворце роскошные покои и будет приходить к ней и к ее малышке. По дороге в замок Шеневи она решила умереть, и никто не удивился, когда она в самом деле умерла, дав жизнь дочери.

Эрменгарда никому не рассказала об обещании, данном ею у постели умирающей матери Алуетт. Какое это имеет значение! Она все равно исполнит его, как если бы оно было дано в присутствии епископа. И она повела дело так искусно, что Алуетт поверила, будто желание удалиться в монастырь ее собственное.

— Я спросила тебя, как он выглядит, — повторила Алуетт, прерывая размышления служанки.

— Кто?

— Английский рыцарь, конечно! Я знаю, ты его видела, когда он… провожал меня до двери. Он красивый или этакая краснорожая дубина, как Филипп называет короля Ричарда и вообще всех англичан?

— А тебе не все равно, крошка? Ты же собираешься стать монахиней, разве не так? — холодно переспросила ее камеристка.

Алуетт помрачнела.

— Да, ты права, Эрменгарда. Клянусь распятием, ничто не изменит моего решения. Но ведь и ты, и другие заменяете мне мои глаза. Мне интересно, кто спас меня сегодня. Разве это плохо?

— Да нет же, миледи, — сменила гнев на милость Эрменгарда. — Иногда я забываю, что ты уже не малышка, привязанная к моей юбке.

Что же сказать? Признаться, что сэр Рейнер настоящий Адонис, высокий, широкоплечий, с густыми золотистыми волосами, с глазами, как теплый мед, с чувственным, резко очерченным ртом и прямым носом? Нет. Дева Мария поймет, что она не может сказать правду. Она не может позволить своей овечке уйти от святого предназначения туда, где ее ждет искушение и смерть.