Воспитанница любви   ::   Тартынская Ольга

Сашка остановился, скрестив на груди длинные руки.

– Уйду, только с условием. Обещай, что исполнишь.

– Какое условие, скажи?

– Нет, сперва обещай! – И Сашка скороговоркой выпалил их детское заклинание: – Кто даст – тот князь, а кто не даст – тот половину колена в грязь!

По неписаным правилам успевшему произнести сие заклинание нельзя было отказывать ни в чем. Вера, как в детстве, подчинилась этой игре:

– Ну говори же.

Сашка угрожающе приблизился и, пугаясь своей решимости, проговорил:

– Поцелуй меня.

Вера рассмеялась и, потянувшись с подушек, звонко чмокнула мальчика в лоб.

– Не так же, – досадливо отмахнулся Сашка, – так только покойников целуют.

– А как? – лукаво поинтересовалась Вера. – Как тебя Акулька целует?

– Врешь ты все! – опять рассердился юнец, теперь уж окончательно. В сердцах хлопнув дверью, он отправился восвояси.

Утром Сашка избегал встречи с Верой, но она этого и не заметила, поглощенная сборами и мысленным прощанием с родным домом и городком. Бегая по бесчисленным поручениям Марьи Степановны в сопровождении безропотной Акулины, Вера новыми глазами смотрела на знакомые с детства улицы. Деревянный тротуар, кое-где уже провалившийся, заученные наизусть вывески купеческих лавок, серые домики, крытые полусгнившим тесом, непросыхающая лужа возле гостиного двора и – самое отрадное в этой унылой картине – белоснежная когда-то церковь с указующим перстом колокольни, куда они с маменькой и Сашкой хаживали каждое воскресенье.

Купец Прошкин, кудрявый статный молодец, отвесил Вере черносливу и подал с поклоном:

– Всегда рад служить, Вера Федоровна. Почаще заходите-с.

– Уезжаю, Егор Власьевич, – радостно сообщила Вера. – Желаю здравствовать.

– Как-с? – растерянно спросил купец, забыв завернуть кулек с черносливом.

– В Москву, к княгине Браницкой, – хвастала Вера.

Прошкин, заметно погрустнев, кивнул:

– Оно и понятно, по благородству-то вашему… Бог в помощь, Вера Федоровна.

Как-то незаметно девушка обошла всех знакомых и везде ненароком обмолвилась, что уезжает. Ее веселило завистливое удивление почтенных уездных особ и вздохи их дочек, вчерашних Вериных подружек:

– Хорошо тебе, Веринька! Будешь танцевать на балах с красивыми кавалерами, одеваться в модные платья. Не скучно тебе будет…

Однако когда за ужином Марья Степановна торжественно объявила, что скоро будет оказия на Москву, Вера загрустила. И не только Сашка был тому виной (он теперь смотрел с укором и тоской). Вера вдруг поняла, что прощается с родными людьми надолго, кабы не навсегда, что жизнь ее принимает иной оборот и сулит множество испытаний. Будут ли там ее любить, как здесь? Заменит ли роскошь княжеского дома бедный уют, в котором протекли тихие безмятежные годы?

Именины прошли незаметно, потому что назавтра был назначен отъезд и весь день ушел на сборы. Укладывая немудреный багаж, состоящий из нескольких поношенных платьев, грубого белья и старого салопа Марьи Степановны, Вера добыла из комода свои сокровища: черепаховый гребень, несколько заветных томиков с любимыми французскими романами, доставшимися ей от славного прошлого Марьи Степановны, и давешний молитвенник. Все это было бережно уложено в дорожный сундучок.

Неизбалованная, не знающая роскоши и богатства девушка никогда не придавала значения тому, как она одевается, как ест, что ее окружает, но теперь ее сердце болезненно сжалось: сколь бедно, по-сиротски представится Вера своей новой благодетельнице! Девушка подошла к зеркалу в темной раме и подняла медный шандал с сальным огарком, всматриваясь в отражение. На нее глянуло бледное личико с нежным подбородком, благородной формы носом и прекрасными зелеными глазами в обрамлении черных ресниц.