Все только хорошее   ::   Стил Даниэла

Он выслал ряд предложений и теперь ждал ответов.

— Берни, разве не глупо отдаваться в лапы истэблишмента? Исполнять ненавистную работу ради денег, которые тебе особенно не нужны?

— Это тебе не нужны. Родители не собираются содержать меня до скончания века.

— Мои тоже! — хмыкнула Шила в ответ.

— Хочешь подыскать себе работу на Западном побережье?

— Со временем.

— И что же ты собираешься делать? Демонстрировать вот это?

Кивком головы Берни указал на подрезанные, с бахромой, джинсы и огромные ботинки. Шиле это явно не понравилось.

— Когда-нибудь ты станешь таким же, как твои родители. — Хуже этого она не знала ничего. Застегнув сумку, Шила протянула ему руку:

— Ну что, Берни… Пока?

«Как странно…» — подумалось ему.

— Что? После двух этих лет?! — На глаза навернулись слезы, но ему было уже все равно. — Я до сих пор не могу в это поверить. Мы могли пожениться… У нас могли быть дети…

Шила покачала головой:

— В наши планы это не входило.

— Скажи мне, что в них входило, Шила? Позаниматься парочку лет любовью — так? Я любил тебя, пусть сейчас в это и трудно поверить!

Теперь он искренне не понимал, что же могло привлечь его в ней тогда. На сей раз его мать не ошиблась.

— Наверное… Наверное, я тебя тоже любила… Ее губы внезапно задрожали. Она подбежала к Берни, и он обнял ее. Так, обнявшись, они и стояли посреди пустой комнаты, что некогда была их домом. И он, и она плакали.

— Ты прости меня, Берни… Просто все стало другим… Он согласно закивал:

— Я знаю. Ты здесь ни при чем… Это не твоя вина… Голос его стал хриплым. Если во всем повинна не она, то кто же? Он поцеловал ее, и она подняла на него глаза.

— Если сможешь, приезжай в Сан-Франциско.

— Я постараюсь.

Этого, естественно, не произошло. Следующие три года Шила провела в коммуне, расположившейся близ Стинсон-Бич, о чем Берни узнал лишь из присланной ею рождественской открытки, к которой была приложена ее фотография. Они жили возле самого моря в старом школьном автобусе — девятеро взрослых и шестеро детей. Двое детей было и у нее самой. К тому времени, когда Берни получил эту весточку. Шила и все с нею связанное его уже нисколько не интересовали. Он был весьма благодарен матери за то, что та никогда не вспоминала о Шиле, мать же, в свою очередь, была крайне рада тому, что эта наглая девица наконец-таки отстала от ее сына.

Она была первой любовью Берни, мечты же умирают не вдруг… Европа помогла ему развеяться. Он встречался с великим множеством девушек и в Париже, и в Лондоне, и на юге Франции. Его чрезвычайно изумляло то, что путешествие с родителями выходило таким веселым.

В Берлине он встретил троих ребят из университета — они развлекались как могли, зная о том, что в скором времени им предстоит вернуться в реальный мир. Двое из них изучали юриспруденцию, третий готовился к свадьбе, которая должна была состояться осенью, — этот гулял, что называется, в последний раз. Впрочем, такая спешка со свадьбой была продиктована желанием избежать призыва в армию. Последнего Берни мог не опасаться, хотя это обстоятельство несколько смущало его. В детстве он перенес астму, и отец документально засвидетельствовал сей факт. На призывном пункте Берни была присвоена классификация «4-Ф», которая могла показаться его сверстникам едва ли не чем-то постыдным. Но, как говорится, нет худа без добра. Берни мог забыть о службе в армии. К несчастью, все школы, в которые он обращался с предложением, отказали ему, мотивируя отказ тем, что Берни не имеет магистерской степени. Он решил пройти ряд курсов в Колумбийском университете, ибо наличие степени означало бы автоматическое трудоустройство. Но до этого он должен был как-то существовать в течение целого года.

Он жил дома, и мать издевалась над ним, как могла.