Вторая жена   ::   Марлитт Евгения

Внезапное появление стройной молодой женщины в белой одежде с аристократическими манерами, положительно парализовало больную — она, не шевелясь, а только пристально глядя в наклонившееся над нею миловидное лицо молодой женщины, беспрекословно приняла лекарство.

— Вот лекарство и принято, мой милый, сказала Лиана и положила ложку на стол. — Ей не причинили боли, и теперь она заснет.

Лиана нежно погладила темную головку Габриеля.

— Ты, верно, очень любишь ее?

— Она моя мать, — с неизъяснимою нежностью ответил мальчик.

— Это бедные люди, баронесса, очень бедные, вмешалась ключница грубым и сухим голосом.

Ни в голосе, ни в лице ее не было и тени той нежности и сочувствия, которыми несколько минут назад дышало все ее существо.

— Бедные? — переспросила молодая женщина и невольно указала на блестящие браслеты на руках, на дорогие ожерелья на груди больной, которая до сих пор не отводила своих восторженных глаз от Лианы.

Теперь ее лицо приняло выражение страха и тревоги, и она судорожно сжала левой рукой какой-то предмет, висевший на одной ниточке ожерелья, по-видимому, серебряный флакон.

— Ну, ну успокойся; баронесса ничего у тебя не отнимет! — проговорила Лен резким и повелительным тоном. — Они бедны, баронесса, — обратилась она снова к Лиане. — Эти безделушки ведь не прокармливают, — она указала на украшения, — да, в сущности, они ей и не принадлежат, и старый господин гофмаршал мог бы отнять их, если бы захотел. У нее нет никого и ничего на свете, и если она и мальчик получают здесь, в замке, приют и пропитание, то это чисто из милости.

Все объяснение было сделано с такою последовательною беспощадностью, что у Лианы болезненно сжалось сердце, особенно когда Габриель, нагнувшись над матерью, осыпал ее нежными ласками, как беззащитного ребенка, которого ласками можно заставить забыть причиненное ему горе… Прекрасная головка мальчика, задумчиво склоненная набок, с грустной складкой вокруг рта, носила на лице отпечаток терпения и рабского послушания, выработавшихся вследствие постоянных притеснений. Лиана могла бы спросить: кто эта необыкновенная женщина и как она попала сюда с ребенком, осужденным расти под таким страшным гнетом? Но страх услышать дальнейшие беспощадные объяснения ключницы заставил ее удовлетвориться тем, что уже услышала. Она выложила из кармана на стол шоколадные фигуры.

— Это Лео посылает тебе, — сказала она, — и я пришла от него сказать тебе «покойной ночи».

— Он добрый, и я люблю его, — ответил мальчик со своей меланхолической улыбкой.

— Это хорошо, дитя мое, но ты не должен более терпеть наказание за его шалости.

Она взяла его за подбородок и, приподняв его головку, с любовью заглянула в его невинные глазки.

— Неужели у тебя хватает мужества всегда молча сносить несправедливости? — спросила она кротко и серьезно.

Некрасивое лицо ключницы вспыхнуло от удивления; она, видимо, с минуту боролась с охватившим ее чувством умиления, но это было только одну минуту, а затем, глядя испытующе на свою госпожу, она сказала еще более резким тоном:

— Габриелю, баронесса, это вовсе не вредит, и если к нему несправедливы в замке, то он должен благодарить за это и целовать руку, которая его карает… Он будет монахом, пойдет в монастырь, а там надо на всякую обиду молчать, как бы ни кипело гневом сердце… Маленького барона Лео он должен любить, ведь по его милости он до сих пор здесь: это он выпрашивает у гофмаршала, а то давно бы Габриеля разлучили с матерью. Глаза мальчика наполнились слезами.

— Ты должен быть монахом? Тебя принуждают к этому, Габриель? — быстро спросила Лиана.

— Говори правду, сын мой, кто принуждает тебя? — раздался сзади голос придворного священника, совершавшего сегодня брачный обряд.