Хранитель мечты   ::   Уильямсон Пенелопа

В висках снова отдавалось приглушенное ритмичное буханье. Арианна надавила на веки кончиками пальцев и сидела так до тех пор, пока не поняла, что звук доносится извне. Это были периодические раскаты, похожие на отдаленный гром.

Волынка играла не потому, что где-то бард пел свою песню. И вовсе не гром доносился в окно башни. Враг начал осаду и осыпал стены замка камнями из катапульт, а ворота — ударами тарана.

Она так и спала, одетая, поверх мехового покрывала, но теперь поспешила сменить наряд, приличествующий благородной даме, на более практичное одеяние. Еше с вечера она взяла у молочницы простое крестьянское платье и грубые бахилы. Раз уж шла осада, стоило подготовиться к такому повороту событий, при котором замок все же мог пасть. Тогда разумнее было сойти за крестьянку. Если бы нормандцы взяли ее в плен как дочь князя Гуинедда, то потребовали бы выкуп серебром, равный ее утроенному весу.

Арианна оставила на себе тонкую льняную сорочку, но поверх нее надела грубое и бесформенное холщовое платье, а на ноги натянула бахилы из грязно-серого войлока. Чтобы скрыть ожерелье, пришлось затянуть шнуровку до самого подбородка. Платье было до того мешковатым, что в нем невозможно было двигаться, если как следует не стянуть его ремнем на талии. Косу Арианна расплела, небрежно разбросав по плечам пряди темно-каштановых волос.

К одному из отверстий в ремне она прицепила ножны, но прежде чем вложить в них дорогой кинжал с острым как бритва лезвием, она некоторое время нерешительно поворачивала его в руках. Разумеется, это было вовсе не неуклюжее оружие крестьян, но в данном случае маскарад мог обернуться против нее. Арианна провела пальцем по лезвию. Кинжал был обоюдоострым, оформленным в виде миниатюрного меча. Она не собираясь пускать его в ход без крайней необходимости, только если бы потребовалось защитить свою честь. Ни один мужчина не станет платить коуилл — цену девственности — за невесту, которая уже была с мужчиной. Потеря девственности покрыла бы позором не только ее саму, но и весь ее род.

— Моя честь... — прошептала Арианна, и пальцы ее судорожно сжались вокруг чеканной серебряной рукоятки.

«Тот рыцарь!»

Она не могла забыть его. Он снова и снова являлся ей таким, каким предстал в видении: черный конь, вставший на дыбы, и рыцарь в седле, тоже весь в черном, с безжалостными глазами и жесткой линией губ. Пика его снова и снова целилась ей в сердце.

Долго стояла она, глядя на золотую чашу. Сосуд казался невыразительным, обычным в тусклом утреннем свете. Однако теперь он вызывал в Арианне страх. Вчера она дала себе слово оставить чашу, если придется спасаться бегством. Этот предмет слишком обременителен при подобных обстоятельствах, говорила она себе, сознавая, что лжет. Она боялась мощи, заключенной в древнем сосуде, но отныне была связана с ним определенными узами и не могла уже с ним расстаться. Одна мысль о том, что чаша попадет в руки нормандцев, заставила ее содрогнуться. Теперь она свято верила, что когда-то чаша служила кубком самому прорицателю Майрддину.

Бессознательно коснувшись чаши, Арианна с облегчением ощутила под пальцами прохладу. Она прикрепила ее к поясу за одну из ручек и хорошенько задрапировалась в накидку, отороченную дешевым пятнистым мехом виверры.

Запах, распространившийся по комнате, заставил Арианну брезгливо поморщиться. Принесенная молочницей одежда была далека от безукоризненной чистоты. Воняло амбаром, прелым сеном, залежалым тряпьем, но это было даже к лучшему: маскарад получался еще правдоподобнее. Как последний штрих Арианна достала немного пепла из погасшей жаровни и испачкала лицо.

На лестнице было совсем темно, так как факелы совершенно прогорели.