Забытые истины   ::   Маккинли Элис

Такой вид бывает у людей, которым уже совершенно все равно: хоть тосот, хоть ёсот, какая разница?! Здание спортивного центра, возвышающееся над головой, казалось издевательски-подловатым. Люди вокруг ехидно-мерзкими. Короче, свет в окне померк. Она ничего, совершенно ничего не знает. Что за гениальная идея – послать культуролога, обычно освещающего новые экспозиции и музейные коллекции, на соревнования по тэквондо! Делия с самого утра знала, что именно так все и будет. Что все остальные заняты и послать просто некого. Но это же не повод так издеваться! Ну что бы мог рассказать Фрэнк, к примеру, о выставке японской икебаны? Или о новом букинистическом магазине? Да он и слов таких отродясь не слышал.

А Хон между тем продолжал лекцию:

– Тцот означает начали, гман – разошлись.

Делия больше не могла это слушать. Куда она попала? На урок корейского? Ну неужели нельзя перевести команды на нормальный язык!

– Серия упражнений, которые выполняют на показательных выступлениях, – пумсэ.

Тут уж Делия не выдержала и, схватившись за голову и сдавив уши, чтобы больше не слышать этих ужасных слов, просто закричала:

– А-а-а! Перестань, не могу больше! Не хочу туда идти. – Она зажмурилась, словно пытаясь таким незамысловатым приемом отгородиться от мира. – Не пойду! Хоть режьте меня, не пойду!

– Да что случилось-то? – удивился Хон. – Что ты вопишь как ненормальная?

– А случилось то, что я не хочу туда идти. Я ничего не запомнила, ничего не поняла из твоих слов. О чем мне с ним разговаривать? О сексе? Если уж не могу задать вопросов, касающихся спорта.

– Ну так спрашивай о том, о чем и у других? Как относитесь к войне в Ираке? – Хон сосредоточенно почесал затылок, силясь вспомнить другие дежурные вопросы. – Как он смотрит на проблему разводов?

Но Делия, уже успевшая преодолеть истерику, только рукой махнула.

– Хон, я же тебе объяснила, что они не умеют разговаривать. Просто не умеют, понимаешь? – Она постучала себе по лбу костяшками пальцев. – У них там пусто, как в канистре из-под машинного масла. Одна извилина – и та, которая делит мозг на два полушария. Мой репортаж придется тогда разрезать на отдельные фразы и монтировать, как в детской игре. Знаешь, есть такая. Берешь газетную статью, режешь на слова, а потом склеиваешь по новой в другом порядке. Они не знают, что в Ираке идет война. Они не интересуются проблемой разводов и демографической ситуацией в стране. Они вообще ничем не интересуются, кроме своего мордобоя. Ладно еще с гимнастами пообщаться, ну с теннисистами. А эти! Если и были мозги, так их уже давно выбили.

– Так. – Хон уверенно вскинул камеру на плечо. – Ты уже сама себя начинаешь заводить на пустом месте. Сейчас придем, встанем где-нибудь в неприметном месте, я тебе все еще раз объясню. Соберись. Не так уж это и страшно. И вообще, это же не соревнования мирового уровня. Это даже не чемпионат Европы. Так, первенство среди штатов. Ерунда. Я уверен, что у них даже судьи не корейские, а местные. Не надо делать из этого трагедию. – И Хон сделал шаг к дверям.

Делии ничего не оставалось, как пойти следом.

– Зилаю удачи, – улыбнулся в окошко фургона Чин.

– Спасибо. – Она уныло посмотрела на ступеньки лестницы. – Оставь надежду, всяк сюда входящий.

– Что? – не понял Хон.

– Ни что, а кто, – небрежно поправила Делия. – Был такой поэт на рубеже Средневековья и Возрождения, звали Данте. Так вот он написал «Божественную комедию» – можно сказать, первый ужастик. Там герой спускается в ад, а над дверями ада написано: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

– А-а, – многозначительно протянул Хон и заспешил вверх по лестнице, чтобы его не заподозрили в полном отсутствии знаний по затронутому вопросу.

Зал, как и предполагал Джек, оказался битком набит.