Правила абордажа   ::   Самаров Сергей

Даже делает вид, что не знает, кто там сейчас правит. Я как-то упомянул в разговоре Нельсона Манделу, так Ван дер Хилл страшно удивился, что тот не в тюрьме. И уж совсем не поверил мне, когда я сказал, что он президент его родины. Или сделал вид, что не поверил. Родину он свою не любит. Говорит, это оттого, что родина не любит его. Там негры не переносят белых, а белые не переносят негров. А у него белый отец и черная мать. Там его не принимают ни белые, ни черные. Он служил в полицейском спецназе. И постоянно чувствовал унижение и от белых, и от негров. Потом плюнул на все и уехал сначала в Намибию, потом в Анголу. И сумел показать свои качества солдата. Его знает и ценит сам доктор Савимби, глава УНИТА. А это в местных условиях много значит.

Ван дер Хилл родился, видимо, для того, чтобы воевать, – есть определенная порода людей, похожих на него. Я сам немало встречал таких. Имеются у него и деньги, где-то есть и недвижимость, вообще, он человек не бедный и не глупый. Но без войны он уже не может, не представляет себе жизни. Он командовал несколькими отрядами, подобными нашему. Ни одного ветерана, при той мясорубке, что в Анголе творится уже на протяжении сорока лет, рядом с ним не осталось. Сам он, как думают местные негры, ньянга – колдун и заговоренный. Его не берет ни пуля, ни нож, мины сами сообщают ему о своем присутствии... Или он их по запаху определяет... Но месяц назад прорывались мы из тылов правительственных войск и нарвались на отряд кубинских коммандос – это только официально их вывели из Анголы в девяносто первом, а коммандос, разбавленные наемниками из других стран, в том числе и из ЮАР, воюют там до сих пор и получают в месяц по десять тысяч баксов. Плата, надо сказать, недурная. На четверть весомее моего оклада. Так вот, нас было втрое больше по количеству. Но наши негры сравниться с неграми кубинскими не могут. У тех подготовка, дисциплина, тактика – все отточено под руководством таких же, как я, русских спецназовцев. Пришлось нам проходить через их строй. Числом задавить было невозможно, тем более что с тылу нас подпирали солдаты МПЛА. Прорываться решили, не ввязываясь. Прошли, потеряв половину состава. У меня на бронежилете следы трех попаданий – ребра ныли почти зубной болью, у самого Ван дер Хилла, я лично потом смотрел, в шести местах рубашка пулями прорвана, рукав прорезан ножом и сорван погон саперной лопаткой. Но на теле ни одной царапины. Не захочешь, но поверишь, что он в самом деле ньянга. Да Ван дер Хилл и сам про это говорит открыто, касаясь с трепетом подвешенного на шею, рядом с католическим крестом, мешочка с амулетами и шепча под нос непонятные слова на неведомом для всех языке. Что-то вроде благодарственной молитвы.

Солдаты в такие моменты смотрят на него не без ужаса. Суеверные они, как истинные негры, до джунглиевой дремучести. Но я-то, я-то не суеверный... Но все, однако, на моих глазах происходило. А потом, когда от преследования оторвались и шли через покрытую кустарниками саванну, Ван дер Хилл вдруг неожиданно остановил отряд.

– Здесь впереди все заминировано. Обходим справа, – и махнул рукой, показывая направление.

Как специалист по подрывному делу, я прошел шагов на двадцать вперед. И насчитал на таком коротком участке три мины. Поставлены они, конечно, не местными неграми – спец ставил. Откуда командир мог знать о них?..

* * *



Ван дер Хилл подошел к леопарду почти вплотную, присел. Зверь даже попытался достать до него мощной когтистой лапой, но не дотянулся сантиметров десять. И тогда командир поднял руку над головой раненого хищника – в полуметре... И леопард прижал уши, сначала сменил хриплый рык на подрагивающее утробное рычание, потом это рычание лишь изредка вырывалось откуда-то изнутри зверя.