Золотой отсвет счастья   ::   Френч Джудит

Соболиные брови дугой, высокий, безукоризненно чистый лоб, аккуратный прямой носик. Рот слишком чувственный, чтобы приписать его хозяйке девическую скромность. Внешность немного вызывающая, но вполне благопристойная, подумал Кинкейд. Однако главное было в ее глазах — хрустально-голубых, сияющих, как воды горного озера, яростных и прекрасных.

— Кинкейд, — повторила она, — Кинкейд, известно ли тебе, кто я?

Ну да, конечно, вдруг понял он. Не удивительно, что эти полные губки так раздразнили его. Он ведь целовал их однажды, он держал в руках это тело той студеной декабрьской ночью… когда разжился кобылкой в белом «чулочке».

— Ты украл мою лошадь, — напомнила женщина.

— Одолжил, — поправил ее Кинкейд, ухмыляясь нахально и вызывающе: какую бы игру ни затевала эта красотка, он вступит в нее.

Розовый румянец вспыхнул на щеках девушки. В голосе уже не слышалось былой уверенности.

— Ты конокрад, пират, насильник и убийца. Ты беглый каторжник, — объявила она.

«Точно!», «Еще бы!», «Повесить его!», — раздались отовсюду крики.

— Два года назад в Вирджинии ты обчистил своего хозяина, — продолжала женщина. — Ты был среди пиратов, взявших на абордаж торговое судно осенью прошлого года. Отвергаешь ли ты это обвинение?

Кинкейд молчал, как молчал в зале суда, когда слушалось его дело. По английским законам против себя показания не дают. Пиратом он, видит Бог, никогда не был. Во всяком случае, кровожадным морским убийцей его никак нельзя назвать. А «торговое судно, взятое на абордаж», было старой посудиной, где удалось разжиться лишь ящиком башмаков да дюжиной оловянных мисок. И за это отправлять человека на виселицу?!

— Признаешь ли ты, что сбежал из тюрьмы в Сент-Мэри? — Лицо женщины раскраснелось. — Что надругался над вдовой Хореи в ноябре прошлого года?

— Нет, — вновь усмехнулся он. — Этого я не могу признать. Женщин я никогда не насиловал. Не было такой необходимости, — почти игриво добавил он.

В негодовании девушка притопнула ножкой, и Кинкейд заметил, что на ней дорогие, сшитые из тонкой испанской кожи ботиночки. Да, эта красоточка, похоже, крепко держит своего благодетеля. И муж он ей или кто, но человек это явно немолодой. Иначе разве осмелилась бы она вот так разглагольствовать перед мужиками. А в руках эта краля вертела кожаную плеть. Ишь какая кровожадная, а прикидывается изысканной дамой. Кинкейду хорошо было известно, что некоторые женщины сильно охочи до крови — не своей, разумеется. И вдруг ему стало досадно, что эта девушка в зеленой амазонке так примитивна.

— Так, значит, ты отрицаешь, что проник на ферму Джоан Поллот? Что удерживал ее под домашним арестом не один день? Что позволял себе, мягко говоря, вольности по отношению к ней?

Кинкейд криво усмехнулся. Эта Джоан Поллот — самая обычная шлюха. Оказывать услуги всем и каждому — основное ее занятие. Она сама затащила его к себе в хибару, запросив, правда, за это кобылку. Да, она повозилась с ним, да, она извлекла пули из его раны, но как только вышли деньги, вырученные за лошадь, эта дрянь живо донесла на него властям.

— Признаешь ли ты, что надругался над Джоан Поллот?

— У «госпожи» Поллот я взял только то, что она за два-три пенни продает всем и каждому и по выходным, и в будни.

Все загоготали. Но «зеленая» дамочка даже ухом не повела.

— Где моя лошадь? — потребовала она ответа.

— Лошадь стала небольшим подарочком для «госпожи» Поллот.

— Джоан Поллот утверждает, что о моей лошади ей ничего не известно.

Кинкейд развел руками — насколько это позволяли ему кандалы и цепи.

— Последний раз интересующую вас лошадь я видел на Южной дороге. «Госпожа» Поллот лично вела ее под уздцы.

— Как бы то ни было, за ночной грабеж ты ответишь. Вообще на тебе столько преступлений, что тянет и на повешение.