Предупреждение Эмблера   ::   Ладлэм Роберт

Однако же на Пэрриш-Айленде он отнюдь не находился в руках врагов; здесь его держало собственное правительство. То самое правительство, службе которому он посвятил карьеру.

Почему? Он не знал.

Почему сюда могли заточить кого-то другого, Эмблер понимал. Будучи членом особого подразделения разведывательной службы США, известного как Отдел консульских операций, он слышал о существовании закрытой психиатрической клиники на острове Пэрриш и понимал, чем обусловлена необходимость такого заведения: душевным расстройствам подвержены все, включая и носителей тщательно оберегаемых государственных секретов. Другое дело, что допускать к этим пациентам рискованно даже психиатров. Примеров хватало. В истории «холодной войны» зафиксирован случай, когда один психоаналитик в Александрии, уроженец Берлина, среди клиентов которого были высокие правительственные чиновники, оказался агентом печально знаменитой восточногерманской «Штази».

Однако это никак не объясняло, почему он, Хэл Эмблер, провел на Пэрриш-Айленде... Сколько? Его учили, как важно вести счет времени в условиях заключения, но на каком-то этапе он сбился со счета, так что вопрос этот был без ответа. Шесть месяцев? Год? Или больше? Не зная даже такой детали, Эмблер все сильнее укреплялся в мысли, что если не покинет лечебницу в ближайшее время, то рехнется уже по-настоящему.

* * *



Рутина.

Каждое утро Эмблер начинал с выполнения самолично разработанного комплекса упражнений, заканчивая сотней отжиманий сначала на одной, потом на другой руке. Пользоваться ванной разрешалось через день, и такой день как раз пришелся на предыдущий.

Эмблер почистил зубы над маленькой белой раковиной в углу. Ручка зубной щетки была изготовлена из мягкого, напоминающего резину полимера, а не из твердой пластмассы, которую можно заточить, превратив в опасное оружие. Из ящичка над раковиной, откликаясь на легкое прикосновение, выскользнула компактная электробритва. На бритье отводилось сто двадцать секунд, после чего, если бритва не возвращалась на место, срабатывал сигнал тревоги. Закончив, Эмблер сполоснул лицо и провел влажными ладонями по волосам. Зеркала, как и какой-либо другой отражающей поверхности, в камере не было. Даже стекло обрабатывалось специальным просветляющим составом. Делалось это, несомненно, с какой-то терапевтической целью. Оставалось только надеть «дневной костюм»: белую хлопчатобумажную рубаху и свободные, с эластичным поясом брюки, что и составляло униформу обитателей клиники.

Раздвижная дверь открылась, и Эмблер медленно повернулся, уловив донесшийся из коридора сосновый запах дезинфицирующего средства. Санитар был тот же, что и накануне: плотный, с торчащими щеткой усами, в серой с сизоватым отливом поплиновой форме. Нагрудную табличку с именем аккуратно закрывал накладной клапан — еще одна мера предосторожности, к которой прибегали штатные сотрудники клиники. Короткие, сжатые гласные выдавали в нем уроженца Среднего Запада, но сквозящие в каждом слове и взгляде равнодушие, скука и полное отсутствие любопытства действовали заразительно — Эмблеру он был неинтересен.

Очередная рутинная процедура.

В руке у санитара был плетеный нейлоновый пояс.

— Поднимите руки, — пробурчал он, подходя ближе и надевая на пациента широкий ремень. Без этой штуки выходить из камеры Эмблеру не разрешалось. Внутри плотной ткани находилось несколько плоских литиевых батареек, соединенных с двумя металлическими зубцами, расположенными над левой почкой заключенного.

Устройство это — официально известное как ДАГТК, т. е.