Быть тебе Остроградским !   ::   Пикуль Валентин

Прошло два-три месяца, не больше, и однажды "Аристид" взял квартиранта за уши и расцеловал:

- Мишель! Прими за истину, что говорить стану. Я едино лишь усидчивостью беру да терпением, знаниями уже достаточно обладая. А ты, знаний в математике не имея, все с налету мигом хватаешь, будто ястреб жалкого воробья в полете, и на любой вопрос, над которым я мучаюсь, отвечаешь сразу. Я-то, мой милый, трудом истины домогаюсь, а ты, ты, братец, творишь!

- Так кто ж я такой? - удивился Остроградский.

- Ты? Ты, братец, гений.

Странности судьбы продолжались. Остроградскому было уже 19 годочков, когда ради получения степени кандидата он сдал одни экзамены успешно, а другие сдавать попросту не пожелал. Не хочу, мол, и все тут, не приставайте ко мне! Сам князь А. Н. Голицын, министр народного просвещения, с высот вельможных, из кресел бархатных указывал, чтобы не рыпался и сдавал все экзамены, но oб этом, читатель, можно написать сто страниц (не преувеличиваю), можно ограничиться и десятком строчек. Я буду краток: в один из дней Остроградский выложил аттестат перед синклитом ученых Харьковского университета и заявил, что не желает видеть свое имя в списках студентов:

- А моим аттестатом можете подтереться!

Родители надеялись, что уж теперь-то их Мишенька согласен служить в пехоте, но Остроградский помышлял о другом:

- Мне, папенька, ехать в Париж нужда приспела.

Отец рассудил об этом желании на поэтический лад:

- Нешто наши кобелякские дивчины плохо для тебя писни спивают? Нешто вальсы парижские нашего гопака милее?

Вырос дитятко под потолок, рычал басом, перечислял имена славные, парижские: Фурье, Лаплас, Ампер, Пуассон, Коши, - возжаждал он ихние лекции в Сорбонне слушать. Зарыдала тут маменька, кручинясь, а отец подумал и согласился:

- Мишка-то прав: по малому бить - только кулак отшибешь. Езжай, сынок, и затми Париж нашими Кобеляками!

Но возникла сильная оппозиция со стороны родственников.

- Экий бугай! - говорили они. - Любого порося в одночасье под хреном уминает, все у него есть, жить бы ему да радоваться, родителей в преклонности лет ублажая своим сердцелюбием, так нет - ему, вишь ты, еще и Париж подавай!

Вот тут и нашла коса на камень.

- Цыть! - сказал папенька. - Бывать Мишке в Париже, дабы ведали людишки тамошние, что в Кобеляках не под заборами рождаются, не кулаком крестятся и не помоями умываются.

В мае 1822 года сынок отъехал в Париж, и недели не миновало, как вернулся он в Кобеляки - босой и голодный.

- Чего так скоро? - спросил отец.

- Денег твоих, папенька, до Чернигова мне хватило. Сел в дилижанс, как все люди, но в дороге обшептали меня пассажиры проклятые, весь багаж по кускам раздергали. Велите, папенька, обед подавать. Очень уж я по шпику с салом соскучился.

- Нет уж! - обозлился отец. - Обедов ты от меня не дождешься. Я тебе еще раз отвалю три сотенных, и езжай в Париж, как хотел, чтобы сородичи надо мною не изгалялись.

С великим бережением (от воров) Остроградский прибыл в Париж, о чем вскоре известил тишайшие Кобеляки, но сам Париж никак не потряс полтавского дворянина. А папенька, видит бог, тратился на сыночка не зря. Через три года Кобеляки навестил "Аристид" харьковский - профессор Андрей Павловский, радостный.

- Василий Иваныч, - сообщил он отцу, - стыдно мне за коллег своих, что проморгали природного гения. А теперь гляньте! Вот привез я вам журнал Парижской академии наук, прочитаю я вам, что пишут о вашем сыночке, и поплачем на радостях.

Извещаю читателя: великий Огюстен Коши, перечисляя ведущих математиков Парижа, писал об Остроградском, что этот "молодой человек из России, одаренный громадною проницательностью и весьма сведущий в исчислении бесконечно малых величин, дал нам новое доказательство" в тех сложнейших формулах, над которыми математики Парижа давно и без успеха работали.

- Шутка ли? - вопрошал Павловский.