Черный всадник (Тетралогия - 3)   ::   Малик Владимир

Та заболiло тiло каpацьке? бiле,

Ще й головонька.

Песню подхватил Арсен. Два сильных, красивых голоса, сливаясь в один чистый звонкий поток, задрожали, как ветви явора под ветром, заворковали весенними ручьями, отозвались в сердцах неповторимой красой ясного лунного зимнего вечера...

Песня захватывала, очаровывала, все слушали ее затаив дыхание.

Спыхальский замер, только из-под прищуренного века скатилась по щеке и повисла на кончике уса одинокая слеза. Несмотря на внешнюю грубоватость и болтливость, пан Мартын был по-детски чувствителен и чуток ко всему прекрасному. Песня растрогала его, разбередила душу, напомнила про нелегкие последние годы жизни, про то, что и у него сейчас, как и у казака из песни, что захворал в заснеженной степи, никого не осталось, кроме друзей, с которыми он делил хлеб и соль. И когда рассыпался серебристым перезвоном последний аккорд кобзы, он еле слышно прошептал:

- Боже, какие чары! Дьявольские чары! Ваша песня, панове, то есть высшее проявление вашего духа, вашей поэтической натуры!

Семен Гурко с удивлением посмотрел на поляка.

- Ты правильно мыслишь, пан... Однако не все наши соседи, к сожалению, думают так, как ты. Твои земляки, например, паны Синявские, Сапеги, Яблоновские, Собеские, Потоцкие, лезут на Украину, видать, не для того, чтоб услаждать слух нашими звонкоголосыми песнями, а чтобы набить свое брюхо нашим хлебом, салом да медом, а карманы - деньгами!

- Только прошу пана не причислять и меня к этой компании! - воскликнул обиженно пан Мартын. - Я, мось-пане, дело другое!

Гурко усмехнулся.

- Похвально слышать это. Я с удовольствием жму твою честную руку, пан! - И нежинский казак крепко обнял Спыхальского за плечи. - Но ведь таких, как ты, маловато!.. А если вспомнить, что сделали с Украиной крымчаки да турки! Страшно представить! На Правобережье каждый второй погиб, каждый третий в неволе, каждый четвертый бежал на Левобережье, на гетманщину, под защиту Москвы, которая сейчас одна спасает нас от погибели... И только каждый пятый или, может, шестой, если не седьмой, остался еще там, скрываясь и бедствуя в лесных чащах.

- О, пан хорошо знаком с положением края! - в свою очередь удивился Спыхальский.

- Еще бы! Есть голова на плечах! - с достоинством ответил казак. - К тому ж сколько лет ходил с левобережными полками по Украине - то против Выговского с поляками, то против Ханенко с татарами, то против Дорошенко да Юрася Хмельницкого с турками... Дрались они, резались за Богданову булаву, грызлись, как бешеные собаки! Но ни у одного из них не было и нет Богданова ума и Богдановой силы. Вот и довели нашу отчизну до полного разора, проклятые!..

Гурко умолк и задумался. На его высоком, слегка покатом лбу между темно-русых бровей пролегла резкая морщина, а на глаза упала печальная тень.

Арсен переглянулся с Романом. Так вот какого гостя послала им судьба сегодня! Да, это не простой казак, как они и подумали вначале, пока ехали с ним на хутор! Величественная внешность его сочеталась с глубоким и острым умом.

Арсену показалось, что его новый знакомый очень похож на Серко: такая же могучая фигура с крепко посаженной на широких плечах большой характерной головой, такой же властный взгляд серо-стальных глаз; чувствовалось, он так же болел душой о судьбах отчизны и народа. Только черты лица у него мягче, добрее. Может, потому, что моложе лет на двадцать пять, а то и тридцать?

- А давно был на той стороне, батько? - спросил Арсен, имея в виду Правобережье. - Говоришь так, будто вчера оттуда...

- Я два лета провел под Чигирином в войсках гетмана Самойловича... Был и в самом Чигирине. Перед падением его наш полк вывели из пекла. Должно быть, это и спасло меня от смерти...

- О, так мы были где-то совсем рядом! - воскликнул Арсен.