Четыре урока у Ленина   ::   Шагинян Мариэтта

) между собой и этим блестящим теоретиком, но о своем заветном, о том, о чем он хотел рассказать, с ним посоветоваться, он так и не смог поговорить. А если рабочий не соглашался с Плехановым, пробовал изложить свое мнение, - Плеханов начинал раздражаться: "Еще ваши папеньки и маменьки под столом ходили, когда я..."*

_______________

* Курсив в книге заменен разрядкой. - Примечание оцифровщика.

* Воспоминания о Ленине. М., 1933, с. 45.

Опять удивительно конкретный облик характера! Блеск остроумия, высокая образованность - все это отлично знал и видел в самом себе сам Плеханов. Он получал от своих больших качеств личное удовольствие, личное удовлетворение, как наслаждается талантливый актер, когда ему удается превосходно сыграть. В Цюрихе во время резкого спора с группой "Рабочего дела", приведшего к разрыву, спорщики волновались и переживали; дошло до того, что Мартов "даже галстук с себя сорвал". Но Плеханов "блистал остроумием". И Надежда Константиновна, вспоминая об этом, пишет, невольно дорисовывая данный ею раньше портрет: "Плеханов... был в отличном настроении, ибо противник, с которым ему приходилось так много бороться, был положен на обе лопатки. Плеханов был весел и разговорчив"*. Если в характере Августа Бебеля было немецкое соблюдение традиционности, обнаженное даже до некоторой наивности, то в характере личного удовлетворения самим собой, в черте, которую русский язык определил как "сам себе цену знает", у Плеханова уже не наивная традиционность, а индивидуализм большого таланта, видящего прежде всего свое "как", а не чужое "что". И все же мы только приблизились к ответу, в чем "иное качество" Ленина как оратора, и опять надо пропутешествовать из книги в книгу, на этот раз к впечатлению одного шотландского коммуниста, чтоб докопаться наконец до точного определения.

_______________

* Ленин и международное рабочее движение, с. 144 - 145.

Шотландцы - очень упрямый народ с удивительно стойким, сохранившим себя несколько столетий без изменения национальным характером. Когда мы читаем В. Галлахера, делегата от Шотландского рабочего комитета на Втором конгрессе Коминтерна, то в его коротеньких воспоминаниях так и встает перед нами герой романов Смоллета, хотя герои романов Смоллета жили в середине XVIII столетия, а молодость Галлахера пришлась на XX век. Та же прямота и резкость, тот же разговор без обиняков и дипломатии - рубка по-шотландски, и то же умное наблюдение, соединенное с природным здравым смыслом. Без малейшего смущения, а даже как-то горделиво Галлахер признается, что на собраниях и комиссиях для выработки тезисов, "которые придали II конгрессу такое огромное значение в истории Коминтерна", лично он, Галлахер, "отнюдь не оказался полезным". Почему? Да потому... Но лучше не передавать своими словами, а дать слово самому шотландцу:

"Приехав в Москву с убеждением в том, что мятежник из Глазго знает гораздо больше о революции, чем кто-либо из наших русских товарищей, несмотря на то, что они переживали революцию, - я сразу же старался направить их на "верный" путь по целому ряду вопросов..."*

_______________

* Т а м ж е, с. 144.

Ну чем не герой Смоллета? Поучить уму-разуму русских большевиков! Но в этом чисто шотландском гоноре (наши ребята из Глазго! Это вам не кто-нибудь!) есть нечто куда более симпатичное и располагающее к себе, нежели удовольствие Плеханова от своих собственных качеств, и нет ни малейшего сомнения, что шотландская самоуверенность Галлахера понравилась Ильичу, может быть, вызвала у него, как и у нас, литературные реминисценции, разбудила в нем природный ильичевский юмор. С неподражаемой откровенностью Галлахер рассказывает дальше, что он был чрезвычайно раздражен "из-за непривычных" для него "условий питания" и в таком состоянии сделался невероятно обидчив.