Дочь Петра Великого   ::   Валишевский Казимир

Он брюнет с черной, очень густой бородой, а черты его, хотя и несколько крупные, отличаются приятностью, свойственной тонкому лицу. Сложение его также характерно. Он высокого роста, широкоплеч, с нервными и сильными оконечностями, и если его облик и хранит еще остатки неуклюжести, свидетельствующей о его происхождении и воспитании, то эта неуклюжесть, может быть, и исчезнет при заботливости, с какою цесаревна его шлифует, заставляя его, невзирая на его тридцать два года, брать уроки танцев; всегда в ее присутствии, у француза, ставящего здесь балеты. Нарышкина, обыкновенно, не оставляла промежутка времени между возникновением желания и его удовлетворением. Она так искусно повела дело, что Разумовский от нее не ускользнул. Изнеможение, в котором она находилась, возвращаясь к себе, встревожило цесаревну Елизавету и возбудило ее любопытство. Нарышкина не скрыла от нее ничего. Тотчас же было принято решение привязать к себе этого жестокосердого человека, недоступного чувству сострадания».

Отмечаю, что эти подробности взяты мною из современного дипломатического памятника; дополняю их данными, заимствованными из таких изданий, как «Русский Архив» и книга Васильчикова.

Разумовский с 1731 г. был певчим императорской капеллы. Федор Степанович Вишневский проезжал через Украину на возвратном пути из Венгрии, где он закупал вина для погреба Анны Иоанновны, и, остановившись в селе Лемеши, был поражен мощным басом, колебавшим стены маленького местного храма. Он узнал, что голос этот принадлежал молодому крестьянину, который не прочь был бы петь и в другом месте. Отец его, казак и горький пьяница, часто колотил его и даже как-то чуть не убил, запустив ему топором в голову. Назывался отец Григорием Яковлевичем и носил прозвище Розума, вследствие того, что в пьяном виде говорил о самом себе: «Ей! що то за голова, що то за розум!» Сын его пас общественное стадо и нередко предоставлял его собственной судьбе, чтобы сбегать к дьячку, учившему его читать и петь. Хорошие церковные певчие тогда, как и теперь, ценились в России. Певчие императорской капеллы были почти все малороссы, и недалеко от Лемеш, в Глухове, была даже особая школа на двадцать четыре человека, где обучались эти артисты. Вишневский взял с собой молодого пастуха, за что был вознагражден чином генерал-майора и местом при дворе Елизаветы. Цесаревна, выпросив себе певчего, недолго наслаждалась его красивым голосом; Алексей Григорьевич вскоре его потерял. Но она сделала из него бандуриста, и он сумел, очевидно, отличиться в этой новой должности, потому что вскоре она поручила ему управление одним из своих имений, а затем своим двором.

Тем временем старик Розум умер; но Алексей Григорьевич имел в Лемешах еще многочисленную родню: мать Наталию Демьяновну, старшего брата Данилу, умершего в 1741 г.: младшего брата Кирилла, предназначенного судьбой для ослепительной карьеры, и несколько сестер. Он позаботился о них, и Наталия Демьяновна, овдовев, могла на присылаемые им деньги открыть корчму и жить в довольствии. Это занятие не считалось позорным в то время. Хата, где она жила, существовала еще несколько лет тому назад, тщательно оберегаемая ее владельцем, Галаганом, потомком кабатчицы по женской линии.

Алексей Григорьевич не принимал никакого участия в перевороте 1741 г. Политикой он не интересовался. Он управлял двором цесаревны, а впоследствии, во время ее коронования, нес шлейф императорской мантии и исполнял должность обер-шенка. После коронации он быстро повысился в чинах, и Елизавета пожаловала ему, из имений Миниха, поместье Рождественно-Поречье и другие земли.